Как сложно жить в плену чужих обид.
Как сложно быть заложницей насмешки.
Как сложно когда нравственно убит,
Когда живешь на положеньи пешки,
Когда кого-то видят сквозь тебя,
Когда ты говоришь – а ждут другого,
Присвоив твои мысли, раструбят,
Что гении, тебя ж сгноят живого.
Как сложно верить и любить не тех,
Кому твои желанья интересны,
Кого заботит твой веселый смех,
Кто хочет жить с тобой всегда – совместно!
Продолжу этот список без труда,
Как сложно жить... но не дано другого.
Есть только смерть как выход в никуда.
Но страшно ждать удара рокового.
Мачу-Пикчу
(к музыке Дж. Ласта «Одинокий пастух»)
Одинокий пастух на вершинах близ города инков,
Я пасу белых лам и играю на тонкой свирели.
В Мачу-Пикчу, среди облаков, жили все по старинке,
А ветра? по ущельям свистели, и выли, и пели.
Скрежетали божественно ламы, взирая на небо,
Украшая собою величие Анд перуанских.
Я внизу, у реки, что в ущелье течёт, ещё не был.
Не спуститься мне вниз по ступеням святым или адским.
Тростниковой свирелью порадую лам и собаку,
Полукругом они на концерт не спеша соберутся.
Я для них – их кормилец, отец, композитор, оракул.
На такой высоте дружелюбно на скалах пасутся.
Сочиняет мне песни мой друг – освежающий ветер,
Стадо лам подпевает ему, а свирель ему вторит.
Просыпается стадо с собакой и мной на рассвете,
Чтобы завтракать вместе, за место под солнцем не споря".
И под пение флейты искусной, пронзительно-нежной,
Под аккорды бурлящей воды, вниз бегущей каскадом,
Грандиозность природы далёкой, прекрасной, безбрежной
Я воочию вижу восторженным внутренним взглядом.
Возносясь над Землей вместе с музыкой гения Ласта,
Я ликую в экстазе, любуясь ландшафтом бесценным,
Он подобен Ему, Живописцу, Творцу и Фантасту,
Проникая в гармонию чувств, в совершенство Вселенной.
Звездопад
Я сыплю горстями осколки сапфировых звёзд.
Летят светлячками кометы по бархату ночи,
Хвостом создавая сверкающий празднично мост
Меж мной и Землею, покрытый огнем многоточий
Таким фейерверком не часто я балую вечность.
Мне жалко разрушенных звезд и пусто?ты во тьме.
Редеет любимая нежная путная млечность.
Космический ветер плутает в её кутерьме.
Люблю тишину, что звенит тетивою свободной,
А стрелы грозы разрывают сирень облаков.
А звезды летят траекторией чуть сумасбродной.
Желанья людские осколок исполнить готов.
Я венский стул
Я венский стул, изящен, лёгок, прочен,
Был много лет в почёте у гостей.
Я верил, что срок службы мой бессрочен,
Что обойдусь без скобок и гвоздей.
Из шестерых красивых сильных братьев
Остался я - любимчик всей семьи.
Мы были в этом доме венской знатью,
Не то, что дере-венские скамьи.
Но старость никого не пощадила.
И несмотря на всю любовь ко мне -
Хозяйка меня бережно лечила –
Скорблю, кряхтя, качаясь, я вдвойне.
Ведь с ней мы так похожи оказались,
Иссохли и ломались много раз.
Болеть, стареть и умирать боялись,
Но немощь одолела даже нас.
И молодой хозяин напророчил,
Что место мне – на свалке городской.
Хозяйка плачет – отдавать не хочет,
Ведь я ей друг заветный, дорогой.
На мне сидел всегда ее любимый,
Я сохранил в себе его тепло.
Он и сейчас сидит на мне незримо –
От этого в душе её светло.
Она, как я – живет в счастливом прошлом
И вспоминает радостные дни.
Как старый сад, травою весь заросший,
Остались с нею мы совсем одни...
У-у-у! Гроза!
В галактиках воздушная война.
Доносит воздух звуки канонады.
О молнии, стрелять в меня не надо.
Клянусь, я не опасна и нужна.
И если бы я вас не опасалась,
То любовалась вами до утра.
Но дрожь меня пробрала до нутра,
Так грохота я сильно испугалась!
Ах, как красив рисунок ваших стрел,
Как точен их удар и как мгновенен!
Конечно, он уже не современен
И за века порядком надоел.
Не восхищаться вами невозможно.
Вы трепет вызываете во мне.
Торчать не буду на виду в окне
И буду с вами очень осторожна.
И лягу спать невежливо совсем,
Оставив вас разить врагов без страха.
Я перед вами – маленькая птаха
В лучах далеких звёздных диадем.
Заку?порю я плотно ватой уши,
Закрою окна, выключу торшер
И с валерьянкой осушу фужер.
Чтоб гром гремел в ушах немного глуше,
Я лягу спать, укрывшись с головой,
Громоотвод беззвучно призывая.
Надеюсь, эта битва вековая
Закончится всемирной мировой.
Зимняя сказка
Зима. Мороз. Луна – стеклянный шар,
Холодный, неподвижный, отстранённый.
Мчит тройка, от коней клубится пар,
И бубенцы трезвонят напряжённо.
Растёт пушистый ледяной ковёр.
А снег летит, искрит, кружится в вальсе.
Мальчишки разожгли в лесу костёр -
Согреть свои ножонки мало-мальски.
И кажется – к ним выйдет Дед Мороз,
Из опушённых снегом старых елей.
Вздохнёт дружок ребят – наивный пёс,
И смолкнет плач простуженной метели.
Замрут мальчишки, глядя на мешок
Мечтательными детскими глазами.
А Дед Мороз, откинув посошок,
К костру присядет, потряся усами.
Согревшись и оттаяв у костра,
Исполнит всем заветные желанья.
И превратится в горстку серебра
Горбушка хлеба каждого в кармане.
Погладит по головкам малышню,
Махнёт рукой – и вновь метель завоет,
Придав энергии весёлому огню,
И Дед Мороза в вихре снега скроет.
Мираж
(к музыке Дидюли "Мираж")
И в Арктике, наверное, живут
Выносливые, как верблюды, люди.
Привыкшие к простым и скудным блюдам,
Презревшие и роскошь, и уют,
Аскеты без излишеств и причуд,
То в холоде, то в зное, по пескам,
Везли в тюках тончайшие шелка.
Рискуя жизнью, шли на свет звезды.
Лучи пекли как лава из вулкана.
Пески покруче, чем дуга капкана.
Дороже золота - запас воды.
Самум cменял в песках рельеф гряды.
И каждый вспоминал свою семью,
Везя свои тюки в одном строю.
Здесь гибли караваны без воды.
Сокровища погребены в барханах.
Я слышу зов о помощи гортанный
Как признак приближения беды...
Мираж, виденье дьявола, пруды
Коварно показал - дворец, фонтан,
Колышет ветер одеянья дам
И кажется – играет тамбурин
Под звук протяжный флейты одинокой.
И смотрят из-за штор дворцовых окон
В чалмах громоздких образы мужчин...
Кочевников попутал древний джинн -
Последних сил лишенный караван,
Стремящийся туда, теперь - курган...
Первая ночь в пустыне Сахара
Песочные часы. Песок. Мираж.
А под песком – засохшие скелеты.
На все вопросы жизнь даёт ответы.
Мечта сбылась. Пакую свой багаж:
Двустволка и двухрядный патронташ,
Одежда, фляга, головной платок.
Бинокль и походный котелок.
Короткий перелёт и мы в песках.
Рельефное оранжевое море.
Ужасная жара. Мольба во взоре.
И фляга с питьевой водой в руках.
Песок везде – во рту и в рюкзаках.
Песок тяжел и мягок как постель.
Короткий ужин. Лагерь опустел.
Завыли духи в дюнах вдалеке.
Поднялся ветер, сотрясая тенты.
Не самые приятные моменты...
Врага признали духи в чужаке!
Как трудно спать на жестком лежаке.
Луна сокрыта вихрем из песка.
Пустыня не годна для пикника...
Песок под лежаком почти как лёд -
Жару сменила не прохлада – холод.
Меня замучил неуместный голод.
А проводник задумчиво поёт.
Гляжу на сказочную россыпь звёзд.
Пески живые, убегают вдаль!
А на пейзаж накинута вуаль...
Солнце, ветер и вода
Рисуют три художника на море
Узор пластичный на песчаном дне.
Летает светлый луч, как у гримёра,
Поддавшись ветром движимой волне.
И линий переплёт рождает сказку,
Которую так хочется прочесть.
Одену для подводных игрищ маску
И погружусь, чтоб в ней на дно залечь.
И буду разрисована лучами,
Красивая, как всё морское дно.
Уйдут из сердца страхи и печали-
В существованье лишнее звено.
Покусывать мне руки станут рыбки,
Приняв меня за вкусную еду.
Под маской не смогу сдержать улыбки,
В подводный транс нечаянно впаду.
Морская мелководная принцесса,
Я завлекаю в сети жениха –
Владыку этих вод. И цель процесса -
Наваристая, вкусная уха.
Расслабившись умом в подводном царстве
Шучу, конечно, рифме подыграв.
Не уличён в корысти и коварстве
Мой легкий, добрый и шутливый нрав
Итак, я вся в изысканном тату,
Скорей меня такой запечатляйте!
Осуществила я свою мечту,
Но так лежать уже невмоготу,
Потомкам завещаю красоту
И вы меня такой не забывайте!
Путешествие по Сахаре
(к музыке Омара Акрама "Мираж")
Застывшее оранжевое море,
Пока его волнует легкий бриз.
Уходят вдаль рельефные просторы,
Природы удивительный каприз.
Восходит раскаленное светило,
И опаляет жаром горизонт.
Оно мгновенно волны вскипятило.
И не поможет мне китайский зонт.
Я прячу взгляд под черным покрывалом,
Оставив только щёлочки для глаз.
Не нужно этой печке поддувало,
За пять минут она поджарит нас.
Пустынно в обезвоженной пустыне.
Зажат в песках кустарника скелет.
А под песком в глубоком сне застыли
Все те, кто только что встречал рассвет*.
Лишь два среди барханов мореходца –
Верблюд, неугомонный человек.
Их вехи - от колодца до колодца.
Верблюжья - сила, человек – стратег.
А по ночам пустыня оживает,
Вокруг стоянки светятся глаза.
И проводник с любовью напевает
Про девушку, чьё имя – Фирюза?.
Сияют ночью звёзды для бездомных.
Пустынный ветер стёр рельеф песков.
Рисунок новый он создал рандомно
И вдул песчинки в недра сундуков.
Спокойна ночь под звёздным покрывалом,
Под боком спит со мной родной верблюд.
Восточным овевает опахалом
Прохладный ветер мой ночной дебют.
А утром вся пустыня – золотая.
Песок искрится желтым на заре.
И в небе стая ястребов летает.
Их не достать убийственной жаре.
Таинственна арабская пустыня.
О, сколько драм пески её хранят!
Здесь каждый дюйм – кочевников святыня.
Герои это море бороздят.
------------
* - пауки, мелкие грызуны, ящерицы и змеи
Нарцисс
Неистовая радость, смех невинный.
Уверенность в тебе. Я польщена.
Великая любовь как пантомима.
Сарказмом жизни я возмущена.
Любовный пыл, мужское нетерпенье...
И запах всюду мускусный разлит.
Объятий неразрывный круг, смятенье.
От поцелуев сладких рот горит.
Джон Вильям Уотерхаус «Эхо и Нарцисс», 1903
Все тело стало лёгким, невесомым.
Гуляет гулко кровь крутой волной.
В помятых простынях царит истома.
Раскинулся расслабленно нагой.
Нарцисс расцвёл тут собственной персоной.
Цветенье не дождливою весной,
А осенью, поляною огромной.
Я принесла один к себе домой.
Индийский океан
Фото автора, Индия, пляж Paradise
Ты разливался цветом старой бронзы,
Пытаясь подползти к моим ногам.
Ты чувствовал себя побритым бонзой,
Добравшимся к песчаным берегам.
Ты подустал и спать уже собрался,
Тяжёлый как расплавленный металл.
Ты за моей ногой лениво крался.
Поцеловать, наверное, мечтал.
Твоё тепло мне жгло поверхность кожи.
Я сторонилась пенистой волны.
Я молода, ты стар. Тебе негоже
Припасть к ногам восторженной весны.
Меня обнять, объять крутой волною
Стараешься. Под вечер нету сил.
Ложишься снова на песок спиною.
Ты стар... Но ты божественно красив.
Космический пейзаж, включая небо,
Что отразило бронзовую рябь.
Тревожна, некомфортна рая* небыль.
А от волны бежит прозрачный краб.
-------------
* Paradise - в переводе «рай»
Единение с морем
Ревут, шелестят высоченные волны,
А пена шипучая тает в песке.
Порывистый ветер колышет травинки
И флаги на пляже танцуют фокстрот.
Летают стремительно чайки над морем,
Подружек пронзительным криком зовя.
Наполнено сердце восторгом и счастьем,
А взгляд устремляется в синюю даль.
Приятным теплом разогретое тело
Лежит, распластавшись, совсем разомлев.
А брызги от волн так пикантно ласкают
Горячую кожу прохладой глубин.
Просторы и краски, и чувственной гаммы
Напев благородный покой создает.
Моя безмятежность блаженство рождает.
Ни мысли, ни слова ... Так вот каков рай?
Благодарю тебя, мама
Спасибо тебе за любовь и заботу,
За трудную эту по дому работу,
За не?-досыпанье, за боль состраданья,
За мудрость, за юмор, урок обаянья.
За то, что прощала ошибки и грубость,
Учила, где ум, а где детская глупость.
Учила любви, доброте, благородству,
К себе уваженью и во?с–производству.
Учила быть скромной, простой и достойной,
Работать от сердца, держаться пристойно.
Дружить, свое сердце и ум отдавая,
Любить, не теряя, а вновь создавая.
Ценить свою жизнь, не теряя минуты.
Всех бла?го-дарить, если должен кому-то.
О предках своих вспоминать с уваженьем.
И цель приближать своим каждым движеньем.
За столько спасибо еще не сказала...
Всю жизнь говорила, а все-таки мало.
Забыла, что мама не будет жить вечно.
Ты лучшая мать и была безупречна.
Друг другу мы братья (абэцэдарий)
А заметили вы, что дру?г дру?га зовём мы друзья?ми?
Были мы, начиная с Адама и Евы – роднёю..
Вся планета была нашим домом надёжным, Землёю,
Где мы жили, плодясь, умирая - пред ней муравьями.
Да недолго учились мы жить на её круговерти,
Если б знала она – уничтожила нас непременно.
Жили люди, круша всё вокруг и внося перемены,
За которые платим стократ и болезнью, и смертью.
И не только одни за ошибки безумные платим.
Катаклизмы уносят невинные жизни животных.
Лучше было им жить на просторах зеленых, вольготных.
Мы же им отсылаем счета от природы к оплате.
Не спаслись, уничтожены редкие дикие виды,
Осторожных нашли огнестрельные чёрные дула.
Подпуская к себе в те минуты – никто же не думал -
Род родной в их лице вместе с ними уходит из вида!
Страшно жить в этом мире в погоне за бо?льшей наживой.
Те, кто денег за ради готовы страну уничтожить,
Умертвить нежеланных, богатства свои приумножить,
Фарисеи средь нас - правят миром и всё еще живы.
Христианство мечтает об общем врагов всепрощенье.
Цель его – размножение наглой и вражеской рати?
Что нас ждет, если будем прощать агрессивных собратьев?
Широко размышляя, другого ища воплощенья?
Щебетания птиц, полноводия рек не застали...
Этот мир стал другим, он не радует глаз, исчезая.
Юбилей от Христа наступает, конец предрекая...
Я скорблю о потомках, которые рая не знали.
Я выберусь, мама
Я выберусь, мама, из бед и болезней,
Достоинство с честью храня.
Пойму, что для жизни мне будет полезней,
Кто друг, а кто предал меня.
Я сделаю это, мне небо поможет
И солнце осветит мой путь.
Придется просить у людей, ну и что же.
Свой долг я верну как-нибудь.
Я всем помогу, кто упал у дороги,
Не в силах ни шагу шагнуть.
И даже не надо просить о подмоге,
Спасибо на ушко шепнуть.
Свой долг перед небом верну многократно,
Чужой проникаясь бедой.
Вселенная будет легко, деликатно
Меня одарять добротой.
Моя звезда погасла
Моя звезда погасла. Мир поник.
Лишь крик души отчётлив и понятен.
Звезда – мой генетический двойник.
В её судьбе немало белых пятен.
Она светила многим на пути
К успеху, счастью, звёздному свеченью.
Она была учителем. Найти
Такого трудно – творчества знаменье.
Рассказывала много о других,
В восторге от любого проходимца,
Не верила, что среди них – плохих
Людей полно, хотя благи их лица.
Моя родная мама, ты звезда!
Таинственна и редкостно прекрасна,
Мужчин ты покоряла без труда.
Но мир поник. Моя звезда погасла.
По грибы
Когда почую запах прелых листьев,
Слежавшихся на даче под кустом
От влаги смятых слипшимся пластом,
Их гниль раскрасила своею черной кистью -
Я вспоминаю детство, хмурый лес,
Нависших туч тяжелые громады,
Замолкших птиц испуганные взгляды,
Деревьев кроны – от дождя навес.
Иду одна, девчонка-первоклашка,
От страха замерев, ищу грибы,
Cлегка устав от длительной ходьбы.
В одной руке – пакет, в другой – ромашка.
По тропам неизведанным иду.
Ворочаю листву тяжелой веткой,
Как на войне – отправлена в разведку,
И «языка» с разведки приведу.
Какая радость, счастье и награда –
Под ворохом листвы увидеть гриб,
Его округлый срезанный изгиб,
Секретный схрон гриба разгадан!
Раскаты грома ближе и страшней.
Бегу вприпрыжку, сердце пало в пятки.
С внезапным ливнем я играю в прятки,
Спеша добраться до? дому скорей.
Трофеями наполненный пакет
Держу в руках с усилием и цепко.
Ненужная, в траве осталась ветка,
Потерян мой ромашковый букет.
Копилка сокровищ
В копилку сокровищ я мамино фото кладу.
Тетрадь со стихами, помятую сильно, из детства.
Ты знала, что я ее как-нибудь всё же найду.
Хранила ее, берегла, не меняя ей место.
Еще положу наш совместный семейный портрет,
Где нет наших дедушек, умерших в трудные годы,
Слезами омыт и душою совместной согрет.
Семью не коснулись болезни, нужда и разводы.
Кольцо положу, что носила на память о муже,
Дарил мне его, когда были навек влюблены.
Но годы проходят и мне он нисколько не нужен.
И я не нужна ему в роли бессменной жены.
Фамильных портретов от предков осталось немало.
Военных врачей, генералов и царских служак.
Мне многое мама о многих из них рассказала,
Но многих не вспомнить и бабушке было никак.
Вьюнник Ираида Александровна, мама автора
Я чепчик храню кружевной, пожелтевший на старость.
Носила его моей бабушки маминой мать.
Смотрю на него... Мне реликвия эта досталась.
Мне страшно в дрожащих руках её нежность держать.
В копилку свою мне заглядывать времени нету.
Но в память о прошлом туда загляну раз в году.
Сложу аккуратно, всплакнув и взглянув на портреты.
И жизнь проживу как написано мне на роду.
Про ночь
Как удачен был росчерк пера у заката...
Был он де?вичье-розовым на голубом.
Я любила рассматривать небо когда-то....
Быстро небо чернеет сейчас за окном.
Ночь мне кажется временем благословенным.
Ночь любви, ночь таинственных снов и воров.
Их работа в домах просто проникновенна.
Каждый вор вашим гостем стать ночью готов.
Ритуальная ночь - у гадалок и магов.
Ведьмам радостно ночью летать на шабаш.
Любит страстный охотник поспать как бродяга -
Приготовил он на ночь уютный шалаш.
По ночам молодежь развлекается в net-е.
Сочиняет стихи романтичный поэт.
Спят в постельках, сопя, наши сладкие дети.
Всё прекрасно на свете, пока его нет.
Эскиз зимней картины
Шел снег танцующей походкой,
Привал устроил на пеньке.
Пел Дед Мороз, трепал бородку.
Крестьянин ехал вдалеке.
В лесу замерзли ели, сосны,
Хотя привыкшие к зиме.
Ходил меж ними леший, космы
В кромешной развевались тьме.
Снегурка где-то потерялась,
Наверно, в проруби сидит.
Она с рожденья не купалась –
Пусть примет ванну, Бог простит.
Вот волк голодный пробегает,
На ужин нужен провиант.
Его семейство голодает,
Он в этой пуще иммигрант.
Следы зайчонка затерялись
В пушистых звездчатых коврах.
В деревне дети засмеялись,
Катаясь в санках на горах.
Безмолвно царство снега, ночи.
Луна безумно холодна.
Накинут шерстяной платочек.
На коромысле – два ведра.
Зимние заметки
Пришла зима с метелями, в вуаль снегов одетая,
Хрустальными свирелями пронзительно воспетая.
Кристаллы филигранные зима сложила в кружево.
Снежинка многогранная сверкает как жемчужина.
И ночь уже не чёрная, а тёмно-тёмно синяя,
В ней россыпь звёзд узорная и долька апельсинная.
Стучитcя в окна льдинками метель обескураженно:
Не всё окно картинками морозом разукрашено.
Завоет волк от радости, хозяином в безмолвии.
Мир в тишине и святости, без грома и без молнии.
Стоят все дни морозные, с метлой в руках, со шляпою,
Снеговики серьезные с весёлой снежной бабою.
Ждут, затаив дыхание, ребята в праздник сказочный,
Чтоб все сбылись желания - в обёртках ярких, красочных.
Уголёк
Подкинут черный уголёк под дверь моей квартиры.
Но он живой. Он хочет есть. Отпетая задира.
На животе белеет знак, что он большой счастливчик.
С утра до вечера мурчит весёленький мотивчик.
Кусочек хлеба - это мяч лихого футболиста.
Усыпан крошками ковёр, а было очень чисто.
Он мелкий вор и ест, хрустя, добытый лист капустный.
А черепаха ищет зря - в ее тарелке пусто.
Его назвали Темуджи?н, потомок Чингизхана.
Он очень хитрый. Из пружин. Встает покушать рано.
Он спит под боком у меня – теплей любимой грелки.
Бежит, мяукая, сто раз на дню к своей тарелке.
Почавкать любит, полакать, облизываться чисто.
Приятно поласкать мальца по шерстке шелковистой.
Начав войну, он победит противника любого!
Отчаян, смел. Не победил он только домового.
Марк шагал над городом
Летела пара над российским городом,
Летела молча, за руки держась.
А люди поднимали кверху головы,
Крестились, думая: «За что напасть?»
Их страх томил за эту пару. К чёрту!
За них боялись – им бы не упасть!
Они ж летели, в небе распростёрты...
А грешным людям не дано летать.
Марк Шагал «Над городом»
Их чистый дух, приправленный любовью,
Поднял их в синь, на птичью высоту.
Они глядели с этого верховья
На то, что люди делают внизу.
Им странны были все их злодеянья,
Вся мелочность и скудость бытия,
И к ним пришло внезапно пониманье
Причины беспросветного житья.
Когда пусты сердца, то серы будни.
Несбыточных желаний тяжкий груз
Сминает волю действовать, подспудно,
Из плена рваться иллюзорных уз.
Где нет любви – обыденность и скука.
Где нет свободы – страхи и тоска.
Болезни с нищетой вползут без стука,
На сирого посмотрят свысока...
Летели они молча и печалясь
За всех своих родных, своих друзей.
И вместе с облаками удалялись,
Чтоб не терять в грязи любви своей
Зимние ночи
Тучи нависли.
Дождь превращается в снег.
Падает в лужи.
Жаль, умирает в воде
Легкое кружево льда.
Месяц родился.
Ели стоят на холмах.
Топчут тропинки
Звери на чистом снегу.
Вышел с ружьем. Помогу.
Найди шутку
С высокой пальмы на баньян
Летит зеленая мартышка
Зажат под мышкою банан,
Другой рукой листает книжку.
Застыл огромный баобаб.
Седой. Ему уже лет двести.
Раскинул сеть корявых лап –
На них орлы как на насесте.
Рычит на всю саванну лев.
Детей зовет к себе на ужин.
Как скучен смазанный рельеф...
Грифоны в блеклом небе кружат.
Змея пустынная под стать
Песчаной почве золотистой,
Скользит зигзагом – не догнать –
В шелку узорчатом и чистом.
В речушке млеет крокодил –
Ведь зной везде, а в луже лучше.
Он рыб немало проглотил,
Глотая вместе с ильной гущей.
В манишке белой, черный фрак...
Он полу-рыбка, полу-утка.
За ним приедет кадиллак.
Пингвин в Кейптауне – не шутка.
Огромный рог сбивает с ног.
Носитель рога– тучный, грубый.
То африканский носорог.
И глас его как в сказке – трубный.
Приближается осень
Освящённая солнцем, зелёной лесной благодатью,
По колено в густой и колючей холодной траве,
От росы в полу-мокром сиреневом ситцевом платье
И с венком из ромашек на светлой моей голове
Я вдыхаю насыщенный запах столетних деревьев,
Пью большими глотками еловый настой тишины,
Изучаю на ощупь корявых стволов барельефы,
А древесные мхи, словно шапки из меха, пышны.
А вверху – синева... И плывут облака молчаливо,
Наблюдая за мной, как я тут копошусь на земле.
Приближается осень. И стала погода дождливой.
Еле виден вдали клин летящих на юг журавлей.
Я боюсь пропустить эту песню прощания с летом,
Эту мягкую прелесть вкраплений увядшей листвы,
Наслаждаюсь негромким печальным куплетом...
И звенящей повсюду беседой лесной мошкары.
На море
О боже! После желтого пейзажа,
Барханистого бежевым песком,
Стою нагая на песочке пляжа,
Восторженно, на берегу морском.
Где вместо ящериц – ползут неспешно крабы,
Не беркуты – а чайки над водой.
Как и в пустыне – волны и масштабы,
И воздух вольный, он везде – родной.
Я окуну в волну босую ногу,
Чтоб ею ласку моря ощутить,
И погружаюсь в воду понемногу,
Боясь к холодной ванне приступить.
Но вот, набравшись храбрости, бросаюсь
На пик высокой пенистой волны.
И падаю, эмоцией взрываясь,
Почти достигнув пика глубины.
В морских слезах, со дна всплываю рыбкой
И вновь с волной взлечу и опаду.
От счастья на моём лице – улыбка
Ведь я на море – только раз в году.
Три художника на море
Три художника на море - солнце, ветер и вода.
Так исчертят дно морское – не забудешь никогда!
Золотые солнце-нити на оранжевом песке.
Поспешите, посмотрите, кисть художника в мазке.
Каждый всплеск волны неспешной солнцем ярким озарён,
Так спокоен, безмятежен, словно счастьем опьянён.
Отражение движенья – блики солнца в толще вод.
Вызвал головокруженье этих линий хоровод.
Между ним мелькают рыбки, тоже в нем меняют цвет.
Море, ты творец улыбки, уникальный чувствовед -
Успокоишь, очаруешь, силы свежие придашь,
Мудро жить легко научишь, не обманешь, не предашь.
И свободный вольный ветер на просторах голубых,
Мне прошепчет – мир так светел, лучше горестей былых.
Пеной смой воспоминанья. Покачайся на волне.
Пусть ошибки подсознанья растворятся в глубине.
Пусть прибой очистит душу, а величие воды
Все сомнения разрушит и удержит от беды.
Посмотри на жизнь абстрактно, раздели добро и зло.
Реагируй адекватно. Нам с тобою повезло
Находиться в этом мире с изобилием чудес.
Будь восторженным жуиром. Тот, кто счастлив – тот воскрес.
Я послушаюсь совета и блаженно улыбнусь.
Я дитя воды и света, я тебе не пара, грусть!
Берлога одиночества
В донельзя заброшенной и заставленной мебелью
Квартире, оставшейся ей как наследство от матери,
С десятками кошек, котов и котят, отнюдь
не belle vue *,
Каждый день как в вулкане, Везувия, кратере,
И протискиваясь, руки вытянув кверху, между
Понаставленных друг на друга коробок высоких
С брошенной в кучу новой и мятой одеждой,
Чертыхаясь, цепляясь ногами за пакеты от соков,
Упавших случайно на пол из ведра с мусором,
Спотыкаясь и падая, хватаясь руками за столы и стулья,
Разбивая коленки в кровь с соленым вкусом,
И мечтая всех расстрелять серебряными пулями,
Жила, не считая ни дней, ни лет, ни времен года.
Хотела умереть, но боялась стать привидением.
И потом – церковь не позволит хоронить урода
За оградой железной своих драгоценных владений.
------------
Покрыто небо одеялом серых туч
И каркают вороны так неистово...
Как хочется закрыть себя на ключ,
Зарыть тоску в земле, покрытой листьями,
И превратиться в мягкий мокрый прах...
Поля пусты без трав, вчистую скошенных.
Гуляет важно смерть на земляных коврах,
Выискивая жизнь в полях заброшенных.
Депрессии осенней апогей.
Предсмертная волнующая песня.
Изломы черных от дождей ветвей
Уже покрыла, словно иней, плесень.
Прогулка
Когда не спится кошке
Прохладной лунной ночью,
Она встаёт с рогожки
И погулять идет.
Ее шагают ножки,
Так тихо, между прочим,
Что звуков на дорожке
Она не издает.
Идет она спокойно,
Под звездами и небом
Она собой довольна
И всем вокруг себя.
Ведет себя достойно
Перед котом свирепым-
Ведь не приемлет войны,
Весь мир вокруг любя.
Её погладит ветер
По шерстке, не иначе,
Луна так ярко светит,
Что кошке видно всё.
Всех кошек заприметит,
Хохочет кто и плачет,
И запахом отметит
Свой длинный ход ферзём.
Вот так гуляют кошки,
Бесцельно? Плодотворно.
Что зря сидеть у плошки?
Иди искать судьбу.
Играет на гармошке,
Довольно смехотворно,
Кот рыжий понарошку -
Веселый,
Несмотря на худобу.
Улётный голландец
Я вышла на палубу, кутаясь в плед.
Шумела волна за кормой парохода.
А брызги летели как сотни комет
Сапфировой ночью счастливого года.
Я сотни желаний придумала вслед,
Светила луна еле-еле в тумане,
И вдруг у меня начинается бред:
Расплывчатый образ, фрегат перед нами.
Мне страшно, до боли скрутило живот,
Но шагу ступить не даёт любопытство.
Корабль налетает на нас – не плывет,
По контуру звёздами злыми искрится.
На нем – силуэты прозрачных людей,
Их хриплые крики слышны в океане.
Могу их рукою, бесплотных, задеть...
Боюсь убедиться я в самообмане.
Неужто Летучий Голландец со мной
Решил разыграть всем известную шутку?
Скелеты кричат на борту вразнобой,
А кто-то из них закурил самокрутку.
Как хочется их расспросить про судьбу,
Которая так надсмеялась над ними.
Но вскользь понимаю, что это –табу.
Не занят их мозг миражами мирскими.
А я – ни жива, ни мертва, но стою.
Но холод смертельный сжимает объятья:
Я вдруг понимаю – я с ними в строю
И громко кричу вместе с ними проклятья.
Душой понимаю их ярость и боль,
За то, что они между жизнью и смертью,
За то, что их голос, как прежде, живой
И живы скелеты – хотите, не верьте.
Им хочется берег ногами топтать,
Лежать неподвижно на ласковой тверди.
Не может Летучий Голландец пристать...
Сменяет проклятья призыв к милосердью.
Их Бог непреклонен. Унесся фрегат
Под рев преисподней под нашей кормою.
Как звезды на небе бесстрастно горят.
Шальная гроза обошла стороною.
Уличные коты
Я не люблю задумчивые морды
Откормленных и заспанных котов.
Мне нравятся коты – дитя природы,
Чей лик смышлён и хохотать готов.
Они всегда в заботах и проказах,
В охоте, кражах, спорте и любви.
Они частенько или одноглазы
Или у них откусаны хвосты.
По улице они не ходят важно,
Всегда бегом, ведь жизнь их коротка.
В бою горячем сказочно отважны,
Противнику легко намнут бока.
Им всё равно – опасность, непогода...
Их дети иногда камнями бьют ...
Но тянет их приволье и природа,
Их душит тесный комнатный уют.
Домашние коты их презирают
И глупыми считают – как пить дать.
Тех кормят, поят, лаской одаряют –
Зачем по грязным улицам гулять?!
Двойная жизнь
Я помню сон, который мне сегодня снился.
В таинственных горах, где холодно и мрачно,
Ты неожиданно с друзьями появился,
Меня поцеловал настойчиво и смачно.
Меня к тебе влекло почти неудержимо.
Меня ты соблазнял изысканно и тонко.
Без силы, грубости, морального нажима,
С отцовской нежностью – как своего ребенка.
Лицом, характером похож на Д’Артаньяна,
Изящен телом, гибок, нежен, костью тонок,
Меня ты ловко и мгновенно сделал пьяной
И вытащил из целомудренных пелёнок.
Я думала, что я тебя давно забыла.
Что не нужны твои измены и сказанья.
Не стала мною сложенная сказка былью.
А прошлое моё – потомству назиданье.
Но подсознание с сознаньем не согласно.
И жизнь двойную я веду сама с собою.
Тебя я избегаю в жизни как опасность,
Но занимаюсь в пылких снах с тобой любовью.
Зимняя ночь на двоих
Как сладко спать в объятиях твоих,
Когда свистит метель, мурлычет кошка.
И светят звезды только для двоих
В затюленное кружевом окошко.
И гулко бьется сердце в тишине,
И вздрагивают судорожно руки,
Которыми обнял меня во сне,
Боясь непродолжительной разлуки.
Твоё дыханье рвётся. Замерев,
Подслушиваю тайну сновиденья.
В отрывке сна не вижу королев -
Нашла себя. Конец моим сомненьям.
Ты далеко. И засыпаю я
В тепле и неге синей зимней ночи.
Летят снежинки, вся в пуху земля.
И кошка коготки о тапки точит.
Два игрока
В твоих глазах лукавство и задор,
Привычная уловка волокиты –
Улыбкою сломать любой забор.
Я и сама такая. Будем квиты.
Стрелять глазами метко я могу.
Ты ранен, не блефуй, я это вижу.
Но подыграть тебе я помогу,
Подвинувшись ещё чуть-чуть поближе.
И вот наедине, глаза в глаза.
Забилось сердце как в хмельном угаре.
Меня уже не держат тормоза.
А ты – ведущий в нашей страстной паре.
Я влюблена... Я знаю, это зря.
Но сдерживаться я уже не в силах.
Хотя взошла холодная заря,
Но кипяток течёт по нашим жилам.
Суетливо ветер рвёт бельё с верёвок
Суетливо ветер рвёт бельё с верёвок,
По? ветру пускает хоровод листвы,
Прерываясь часто ради маскировки,
Хулигански шляпу снимет с головы.
В воздухе летают мелкие соринки,
Метят, словно пули, в неприкрытый глаз.
У деревьев ветви гнутся для разминки,
Ветер предлагает им пуститься в пляс.
Небо в чёрных тучах. Словно паровозы,
Мчат они по небу, ввысь пуская дым.
Скоро эта сырость сменится морозом,
Он покроет землю инеем седым.
А пока в прогнозе – ливень с ураганом.
Испеку печенье, сяду у окна.
Нравится мне руки тёплым греть стаканом.
Мнится Мэри Поппинс, что летать вольна...
Голубой Иссык-Куль
Засилье солнца и свободы,
Прозрачность неба и воды,
Голубизны небесной своды
На пиках горной череды.
В паренье беркут в струях света,
Насыщен изобильем лета,
Потоком воздуха несом,
Прохладой облаков обласкан,
Любуется богатством красок,
Он сам почти что невесом.
Играют солнечные блики
На мелком бисерном песке.
Из поднебесья чаек крики
Волной пульсируют в виске.
На мелководье спят маринки.
От волн в глазах плывут рябинки.
А на противном берегу
Синеют горы в синих тучах -
Зимой покрылись снегом кручи,
Попав в последнюю пургу.
Я слит с природой до молекул,
Своим простором упоён.
Я был таким сухим и блеклым –
Природой к жизни возрождён.
Вода целебна, минеральна,
В лучах игрива и хрустальна.
Пропан сюда не знает путь -
Дышать не страшно полной грудью.
Оставшись голым на безлюдье,
Здесь понимаешь жизни суть.
Утро в горах
(к фотографии Равиля Яруллина «Коксу»)
В опахале листвы воссияла звезда
Между сумраком гор и ручья хрусталём.
У подножия гор ещё спят города,
Но уже возвещает луч солнца подъём.
Веет горной прохладой с далёких хребтов,
Там снега охраняют спокойствие скал.
На покрове волнистом не видно следов,
Только отсвет зари, только теней оскал.
Зима
(К фотографии Равиля Яруллина «Лошади»)
Безупречна гравюра с вершины горы.
В ней безмолвие явственно слышится в ухе.
Белоснежной картины богаты дары,
Только лошади пьют и к художеству глухи.
Кружевные деревья взирают сквозь сон.
До весны далеко, их никто не тревожит.
В этот мертвый, холодный, опасный сезон
Скакунов дорогих тут никто не треножит.
В стойле сено, тепло, тишина и покой.
А за дверью – мороз и пронзительный ветер.
Ворошит угольки старший сын кочергой.
Снег своей белизной глаз сощуренный режет.
Обитель зла
(к фотографии Равиля Яруллина «Мысли о вечном»)
Стальная гладь искусственных озёр,
Подводный вход подземной преисподней.
Пейзаж так фантастичен, глух и мёртв,
Что может быть страшней и чужеродней?
Вода, как ртуть, темна и тяжела,
Поверхность рябью лёгкою покрылась.
Ни рыбки, ни луча - одна скала
В воде холодной грудой отразилась.
Скорее рвусь покинуть это мрак
И выйти на простор лугов альпийских,
Разбить в цветах уютный бивуак
На высоте отшельников суфийских.
И в отрешенной от забот мольбе
Просить богов о счастье и покое,
О превосходстве доброты в борьбе
За дело благородное, благое.
Пейзаж
(к фотографии Равиля Яруллина «Осень. Пустонлик»)
Ну разве сравнится Малевич с такой красотой?
Изысканный черный действительно тайну хранит.
И пижмы кудрявой от солнца цветок золотой
Украсил разрушенный временем старый гранит.
И разум, и жизнь, и природой отточенный лик.
Не надо рекламы, восторженной критики лжи.
Природою созданный образ священен, велик.
Земля - это церковь, природа – её витражи.
Вчера красивый был закат
(к фотографии Натальи Бондаренко)
Вчера красивый был закат.
Он оттенял рельеф построек.
Окрас его был так богат,
Но к сожалению, не стоек.
Он побледнел за полчаса,
Но наглядеться я успела.
И поцелуй ему послав,
Я фото сделала умело.
И ослепительный, со мной,
Он на экране догорает.
На фотографии любой
Пожаром красочным пылает.
Я умру
Я умру – и останется в грязной квартире
Пыльный хлам по углам, горы книг и цветов,
Фотографии предков в нарядных мундирах,
Акварели домашних любимых котов.
Безделушки из стран, где проездом бывала,
Разноцветье из тканей, похожих на шарф,
Расстелились повсюду тенёт покрывала,
Придавая квартире таинственный шарм.
Стопка старых открыток, еще от прадеда,
А от бабушки – нежный ажурный чепец,
Пачка денег, никем не истраченных, где-то,
И от сбруи старинной лихой бубенец.
Не музей и не дом благородной девицы.
Гобелены со временем стали бледней.
Неухоженный сад светской пойманной львицы.
Вереница погубленных без толку дней.
Ни к чему этот лоск дорогих побрякушек,
Пусть на солнце алмазы сверкают огнем.
Попрошу, чтобы слоем хрустящих ракушек
Дно усыпали в ложе последнем моем.
Я не люблю быть солдатом в строю
Я
Не люблю быть солдатом в строю,
Жить, выполняя приказы.
Стойко борюсь за свободу свою,
Рабства боюсь, как заразы.
Эта привычка опасна как ржа,
Личность проест без остатка.
Цельностью собственной я, дорожа,
Пренебрегаю достатком.
Полною жизнью блаженно живу,
Выбор последний – за мною.
Я по Земле как хозяйка хожу,
Распоряжаюсь собою.
Ангелы следом идут – помогать.
Ангелы любят свободных.
Вольные птицы стремятся летать,
Судьбы рабов безысходны.
Ветер желаний уносит как смерч.
Цель достигаю задорно.
Есть лишь одна госпожа – это смерть.
Ей подчинюсь я покорно.
Ловлю луну
Безбрежное небо в сверкающий редкий горошек,
А шпили церквей устремляются в звездную высь.
На крыше мы ловим Луну с одомашненной кошкой.
Не лезь мне под ноги, мешаешь, Смородинка, брысь!
Сплела я из кос очень прочную, толстую сетку,
Решится бежать - ей придется меня утащить.
Её привяжу к самой прочной на дереве ветке -
Смородинка будет луну по ночам сторожить.
Она холодна, словно льдинка в горячей ладошке.
Но таять - не тает, хоть лета пылает пожар.
О, как интересен скучающей маленькой кошке
Огромный, холодный, как лампа светящийся, шар!
Мы впали внезапно в раздумья, всерьез и надолго:
Сегодня полмира в, хоть выколи глаз, темноте.
Луна - не пропавшая на сеновале иголка.
Влюбленные будут скучать по её красоте!
И мы отпустили луну ... Словно шарик воздушный,
Она поплыла не спеша по просторам родным.
А хор удивлённых болотных квакливых лягушек
Заздравную спел всем великим светилам ночным.
Мой самый долгожданный день
Пусть дома остаются домоседы.
На радостях я целый день шучу.
На родину его я с мужем еду –
И восемь стран проездом навещу.
Пусть дома остаются домоседы.
На радостях я целый день шучу.
На родину его я с мужем еду –
И восемь стран проездом навещу.
Я молода и он немногим старше,
Нам все проблемы мира – по плечу.
Мы к поезду с тяжелым грузом в марше.
А кажется уже, что я лечу.
Проедет поезд аж по всей Европе,
А с пересадкой – по крутым горам.
Потом придется ехать автостопом,
Но будут звать меня уже «мадам».
Альпийских гор виднеются вершины.
Маячат нам альпийские cнега?.
Приехали! На старенькой машине
Мы едем по французским округам.
И вот мы прибываем в пункт конечный.
В старинный тихий милый городок.
В полночный час не видно встреч сердечных...
Наверное, кузен прийти не смог.
А город весь не больше деревеньки,
Зовется – Гап, один из округов.
Мы тащим чемоданы по ступенькам,
Стирая грязь с промокших башмаков.
Черны церквей готические шпили
На фоне полнолуния луны.
Я представляю сразу, будто ведьмы
На мётлах правят бал у сатаны.
На улицах – ни душ, ни полисменов,
И черных кошек заперли в домах.
О милый город, днем благословенный,
Ты ночью вызвал суеверный страх!
Добравшись в темноте до старой двери,
Ведущей в помещенье кабака*,
Мы постучали медным молоточком
И вышел брат с топориком в руках.
За ним жена восторженно бежала
Из дальней залы этого трактира.
В её руках – ни палки, ни кинжала,
Её лицо располагало к миру.
И вот настал мой долгожданный час -
Я нахожусь во Франции как в сказке.
Тут любят нас и ожидали нас.
Расслабились мы с мужем без опаски.
------------
* брат мужа - владелец кабака, вышел из кухни
Осенний траур
Наступила осень. Погружаюсь в траур.
Забытьё на плёсе. Постарели травы.
Вороны в тревоге. Облака застыли.
В скучном диалоге вихри желтой пыли.
Сыплет дождь как манка. Я дышу озоном.
Выпью сок из манго вперекор сезону.
Мыши все - по норам. Я хочу на взморье.
В пальмах пляж и горы. Солнце - врач от хвори.
На душе - нирвана. В животе - креветки.
Мягкостью дивана красочной расцветки
Буду наслаждаться, распластавшись пледом.
Краткостью абзаца в жизни нашей - лето.
... Наступила осень сапогом на глотку.
Разболелись кости. Развилась чихотка.
Всего боюсь
Я страшная трусиха, боюсь всего, что можно.
Боюсь собак и кошек, мышей и пауков,
Боюсь, когда поранена моя родная кожа.
Боюсь, когда нарушен волосяной покров.
Боюсь я вида крови, любых уколов, боли.
Боюсь своих ошибок и в жизни неудач.
Боюсь я стоматологов, хирургов, гинекологов,
И отоларингологов, ведь каждый врач – палач!
Я всех их избегаю, меня к ним доставляют
Моя родная мама и мой любимый брат.
Я в ужасе бываю, cознание теряю,
Когда увижу кресло и белый медхалат.
Я скручиваюсь в кокон, накручивая локон,
Бледнею, замираю, но дрожь меня бодрит.
Я сладко засыпаю... открыты настежь окна...
Но нашатырка быстро проснуться мне велит.
Моя стихия
Моя планета – Солнце,
Огонь - моя стихия.
Светить и греть - святые ипостаси.
В крови как у гасконца
Замашки фатовские
И нет икон в моем иконостасе.
Приврать и усмехнуться,
На всё ответить шуткой,
И не боясь казаться дурачиной,
Как будто обмануться
И засмущаться жутко,
Последствие представив как причину.
За грош купить корову.
Продать ее за евро
И в оборот отправить без помехи.
Быть верной сердца зову.
Не ошибусь, наверно,
Коль заменю свой плач минутой смеха.
Я сама себе враг, диалог между нами
Я удивлённо в зеркало смотрю:
Черты лица знакомы, взгляд враждебный.
Я ей с улыбкой, лаской говорю:
«Давай дружить, ведь мы тандем волшебный.
Стихи писать, влюбляться и мечтать.
Ведь ты и я – сильней мы будем вдвое.
Талант свой будем вместе развивать,
Мы можем чудеса творить с тобою.
Она усмешкою скривила рот,
И подмигнула нагло левым глазом.
А если, говорит, наоборот,
Убью тебя, чтобы не больно, сразу?
Я говорю – Зачем ты мне вредишь?
Смотри, как мы с тобой во всём похожи.
Она: - Скажи, за что тебя любить?
Ведь ты слабачка, ничего не можешь.
Я говорю – Неправда, ты мой враг
И отнимаешь силы для успеха.
А мне она : - Слабак - он есть слабак.
Убей меня, раз я тебе помеха.
Я говорю: - Себя мне не убить.
Не отравить себя змеиным ядом.
Зато смогу cебя я полюбить,
Обезоружить материнским взглядом.
Она смеется: - Я себя люблю
И мне cвоей любви совсем не надо.
Но я cвой враг и я себя убью,
Зачем? Сама себе во всём преграда!
Вечный жид
Ни кола, ни двора, и ни родины.
Ни корней, ни ветвей, ни плодов.
Все безжалостно вырвано, продано –
Только тяжесть прожитых годов.
Всё прошло безвозвратно во времени,
Постарели былые друзья.
Не доехать до них – да и где они?
Есть у каждого дом и семья.
Нет соседей - играли детишками
Где-то в тихо погибшей стране,
Молчаливо по странам разъехались,
По ночам её видя во сне.
Где могила старушки заброшенной,
Что тебя родила во любви?
К ней тропинка ведет – запорошена...
К ней не ходит родня по крови.
К ней не ходит никто, ведь не прошены.
Стариковы могилы – в гряды.
Навсегда их детьми они брошены.
Нет потомкам до предков нужды.
И могила твоя будет лишнею
Средь ухоженных пышных могил.
Ты бродил по Земле – всюду пришлым был.
Вечный жид. Зря о счастье молил.
Не торопись добро творить
Не торопись добро творить,
Слывя душою нараспашку.
Не каждый может оценить
Твою последнюю рубашку.
Не торопись еду отдать,
Голодный, до последней крошки.
Тебя же будут презирать,
Припрятав свой ломоть в лукошке.
Возможно, на твою беду
Никто из тех не отзовется -
Кто до тебя ел лебеду,
С тобою высоко вознесся.
Будь рад, «Cпасибо!» получив,
За всё хорошее в награду.
Бывает, лучшее вручив,
Еще нанюхаешься смраду.
Добра без просьбы не дари.
Без стука дверь не отворится.
Кто просит – ценит все дары.
Не лезь без просьбы – будут злиться.
Но с теми, кто душой пригож,
Будь добр, открыт и бескорыстен.
Не продадут тебя за грош.
Близка им мудрость вечных истин.
Поздравление начальнице СЭС
Все тараканы города Ташкента,
Узнав про день рожденья из газет,
Хотели сделать пару комплиментов
И закатить Вам праздничный банкет.
Но наш совет потом подумал здраво,
Решив, что Вас подставим под удар.
Ведь сразу будут люди из Минздрава
Подозревать - недаром этот дар.
Но мы-то знаем, что честны Вы очень.
Есть несколько нешуточных проблем...
Мы умоляем Вас скорей помочь нам.
И мы покинем город насовсем.
Мы просим Вас нас не травить неделю.
Пусть каждый свои вещи соберёт,
Мы очень быстро в поезде уедем –
И нам добро, и Вам большой почёт.
А мы желаем Вам на день рожденья,
Чтоб жизнь для Вас была сладка как мед.
Всегда приподнятого настроенья.
Всё, что хотите – пусть произойдёт.
Пусть денег будет очень – очень много
И с каждым днем растёт у них объём,
Чтоб короля-араба нефтяного
Вы, переплюнув, жили королём.
Здоровья – идеального желаем,
Побольше внуков при таких деньгах.
Работу трудоемкую бросайте...
И так при государстве в орденах.
Жара
Какой сегодня день погожий!
Пустынной улицей бреду.
Жестокий зной мне колет кожу-
Сосуды рвутся на ходу.
Дойти, передвигая ноги,
Не отрывая от земли...
Воды! Воды! Прохлады! Боги,
Прислушайтесь! Душа скулит.
Одна лишь только мысль тревожит:
Как выжить в пекле, как в аду?
Ползёт вдоль стеночки прохожий.
Всё пышет жаром, я в бреду...
Дышу как рыба в тесной лодке,
От тени к тени, на бегу.
Быть целый час на сковородке,
Хоть и привычна – не могу.
Рассказ очевидца
(к картине А. Куинджи «Лунная ночь на Днепре»)
Я в комнате с толпой простолюдинов.
Стоящих вместе где-то впереди.
По слухам очевидцев, это диво!
Мы в полнолунье у реки стоим.
Ни шепота, ни вздоха, только слезы
Крестьянин вытирает рукавом.
Он вспомнил дом, где шелестит береза
Под ветром листьями во мраке гробовом.
И как свеча меж туч и синью неба,
Луна мерцает странно, свет даря.
Темно настолько, что буханку хлеба
Не разглядеть в лукошке у себя...
А свет луны столь натурален, ярок,
Разлился гладью огненной в реке,
Что щурятся глаза ... И нет помарок
В картине, что сияла вдалеке.
Бог или черт водил рукою живописца?
Звучит в мозгу молитва "Отче наш"...
Креститься от лукавого, молиться?
Пугает всех таинственный пейзаж.
Мистическое происшествие
Увлекся охотой в пустыне Ирана,
Преследуя резвого в беге джейрана.
Весь день я гонялся за этим подростком,
И пуль израсходовал целую горстку.
Но больше ничем я не мог похвалиться.
Джейран победил. А стрелок утомился.
И я не заметил, что солнце садилось.
Вдруг начался ветер, песок завихрился.
Мне стало тревожно. Пустыня безбрежна.
Ни камня, ни дерева – нет и надежды.
Язык я не знал – да и с кем тут общаться?
Я начал от страха дрожать и ругаться.
Джейран ускакал. Кроме ветра – ни звука.
Истрачены пули. Незнайке – наука!
Найдут под песчаною дюной останки-
Ни капли воды и ни хлеба буханки.
Огромное солнце упало как мячик.
Стою на коленях, молясь, чуть не плача.
Но может лишь чудо спасти идиота.
Кричи - не кричи, тут не встретишь кого-то.
И вдруг мой джейран словно призрак явился,
Как будто он знал – я от стада отбился.
Я мысли его прочитал как с экрана:-
«Я Царь этих мест, Повелитель джейранов.
Тебя доведу до границы владений.
Оттуда дойдешь до людских поселений.»
Я встал. Он пошел. Ковыляли мы долго.
Фонарик светил, освещая дорогу.
Джейран ожидал меня, словно ребенка.
От голода ныла больная печенка.
Покрылись мозолями ноги. Колени
Уже не сгибались и сильно болели.
Вот слышится лай деревенских собак.
Почуяли запах джейрана, никак.
Джейран развернулся, исчез в темноте.
Помог мне спастись по своей доброте...
Мне вспомнились сказки любого народа.
И люди, и звери – единого рода.
Друг друга легко и без слов понимали.
И также без слов из беды вызволяли.
Домохозяйка
О быт, ты надоедлив и навязчив,
Намереньями добрыми богат.
Я на семью подёнщицей батрачу.
Тобою выстлана дорога в ад.
То тут, то там – прорехи и желанья.
Сменяются капризы каждый день.
Я отдана квартире на закланье
И не спасает даже бюллетень.
Посуда, стирка, ужины, обеды,
Я поломойка, повар и жена.
Какие там с подругами беседы,
Заботами в плену окружена.
Мне ополченья не прорвать кольцо
Обязанностей в доме добровольных.
Разглажу изможденное лицо,
С окрестностей сзывая на застолье.
А после многих праведных трудов
Присяду с сигареткой на балконе
И море мною вскормленных цветов
Сочувствием безмолвным успокоит.
Я огляжу каскад льняных портьер,
Евроремонт и чистоту в квартире,
Продуманный красивый интерьер
И спать пойду в согласии и мире.
Привет, июнь
Привет, июнь! Завален весь базар
Горами абрикосов и клубники.
В кафешке суетится кулинар
И шортами расцвечены бутики.
Термометр зашкалило слегка.
Температура сорок – это страшно.
Ещё поддай, погода, огонька,
Вся кровь кипит- бурлит во мне отважно.
Самой cвариться в собственном соку –
Забавно, необычно, россияне?
Не припадешь губами к роднику,
Не выключишь всемирное сиянье!
И в ванну не положишь тонну льда-
Растает на глазах, не дав раздеться.
За пять минут – горячая вода.
Куда от пекла адова мне деться?
Глотну сухого воздуха пожар
И обжигая горло как горелкой,
Бегу к прозрачной зелени чинар
С наполненною льдом холодной ГРЕЛКОЙ.
Признание
Мне не к лицу тебя хвалить,
В признаньях пылких изливаться,
Подарки ценные дарить,
В постели змейкой извиваться.
И никогда тебе не знать -
Насколько хватит сил, я прячу
Свою безудержную страсть.
Недостижимая задача.
Черты точёного лица,
Огромных глаз огонь и нежность,
Габитус сноба, гордеца,
Движений вольная небрежность...
А голос, вкрадчивый как лис,
Обезоруживает сходу.
Спадает как осенний лист,
Моя одежда и свобода.
Лечу, как в обморок, в постель,
Чтоб в наслажденье окунуться,
В прикосновенья жарких тел,
В объятья крепкие до хруста.
Я жду зимы
Я жду зимы, колючего морозца,
Снежинок всевозможных вернисаж.
Примерзшего ведерка у колодца,
Окна в узорах кружевной витраж.
Звенящих на ветру мельчайших льдинок,
Когда поднимет вьюгу Дед Мороз.
А я молюсь как новобранец-инок
На красоту заснеженных берёз,
На тишину, и на покой душевный,
Рожденный белоснежной глубиной.
Зима стоит надменною царевной,
Украшенной короной ледяной.
Не говори мне ни о чём
Не говори мне ни о чём -
Мне всё равно не интересно.
Твоё дыханье горячо.
Но мне с тобой в постели тесно.
Мне нужен воздух и простор.
Дождя размеренные капли.
Ночной костёр на склоне гор -
Чтоб сучья ели сладко пахли!
Мне нужен ветра долгий вой
Среди ущелий утром ранним.
Прогулка козьею тропой
И солнца самовозгоранье,
Полёт охотника-орла
В далёком небе молчаливый,
Над горным озером скала
И бег речушки говорливой.
Морская знаменитость
Рождаюсь синим, с возрастом серею.
Со зрелостью приходит апогей -
Я в море Белом набело белею,
Прокладывая собственный хайвей.
Дельфин бескрылый. Ласковый. Белуха.
Морская канарейка. Белый кит.
В каком-то смысле - рыба. Громко хрюкать
Могу. Впадаю в детский плач и крик.
Реветь, стонать, свистеть могу я тоже,
Морские песни петь и сочинять.
Я трели издаю - на птиц похоже.
Колокола?м умею подражать.
Я заменю гобой, кларнет, волынку,
Спою куплет с припевом - вам на бис.
Лоретти моря я на вечеринках,
Ценители всплывают из глубин!
Про прохвостика
Сказала мама-кошка котенку-хулигану:
«Зачем, прохвостик глупый, свою позоришь маму?
Кусаешься, дерёшься и плачешь по ночам?
Иди сюда скорее, тебе кефирчик дам!»
Ответил ей прохвостик, слегка нахмурив бровки:
«Давно слизал кефирчик у маленького Вовки.
А плачу потому я, что скучно ночью спать.
Приходит в гости мышка – я с ней хочу играть.
А она со мной не хочет!»
Осень
Arvid Mauritz Lindsnrom. Швеция 1849-1923 гг.
Осень, осень, осень... Тело лета просит,
Солнца, ярких красок, радуги в полях.
Сыплются дождинки, крупные как просо,
И к земле согнулись травок острия.