Подарок
Маша была влюблена.
Казалось бы, ничего удивительного: семнадцать лет, первый курс. Словом, самое время.
Но Маша была влюблена в популярного киноактера. А со стороны это кажется достойным разве что восторженной восьмиклассницы, и, значит, банальным и скучным.
Все это Маша понимала, озирая свою беду со стороны. Но потом влезала в свою же оболочку (надо отметить, весьма привлекательную - голубоглазую, с длинными темными волосами, затянутыми тесемкой на затылке), и начинала активно тосковать. После бессонницы голова на лекциях становилась гулкой, как пещера, эхо профессорских слов о дисплеях и векторах многократно отражалось и причудливым образом преображалось в звуки имени, которое хотелось твердить постоянно.
Повезло в одном: его и можно было произносить хоть сотню раз в день, ибо счастливый обладатель такого же имени строчил конспекты за соседним столом. Вот почему с известных пор Жорка, человек легкий и удачливый, перед которым никогда непроходимым частоколом не вставали проблемы, стал гораздо чаще, чем раньше, слышать бесконечное: "Георгий.. Гошка...".
Жорик с удивлением, а потом с радостью стал виться возле Маши. А что? Девочка симпатичная... Он даже прикидывал, как они смотрятся рядом - заглянул однажды в зеркало вестибюля, проходя вместе с ней, и нашел, что вполне хорошо. По Маше было не очень заметно, что она тоскует. Впрочем, сначала Жорик к ее настроению и не приглядывался...
Любовь свалилась на Машу в короткие зимние каникулы.
Летом было не до отдыха: выпускные экзамены, потом приемные. Дальше - калейдоскоп новых лиц. Притирка, узнавание и ,наконец, завершение рисунка коллектива. Прыгающие блестки сменялись устойчивой мозаикой, в которой каждому кусочку смальты нашлось свое место, и в глазах группы он остался надолго окрашенным в тот цвет, который соответствовал характеру. Так, Жорик, наверное, был коричневым - по цвету волос и глаз, и прозрачным - весь на виду. Маша виделась стеклышком светлым, но затуманенным - вроде все спокойно и голубо, а что в глубине - и сама не разглядит. Гульнара - бледный лунный камень, а Нина - яркий рубин...
Маша в полудреме думала о цветных камешках. Как хорошо! Первая сессия позади. Можно отоспаться. Но сон, как назло, ускользал. Она приоткрыла глаза и сразу увидела прекрасный в своей шуршащей синеве авиабилет. Значит, несколько дней у бабушки Анны! Жаркая и ледяная московская неделя!
Она летела в самолете, с каждой минутой становясь все меньше Машкой, а в Домодедово кинулась на шею бабушке уже Марианной.
Думали-думали родители семнадцать лет назад, как назвать долгожданную дочку, чтобы не обидеть ни одну из бабушек. И придумали. На западный манер. Анна-Мария. Чем не красиво? Только в ЗАГСе отказались записывать. Уперлась тетка какая-то. Нет и все! И сама же предложила: "Марианна". Такое, мол, имя бывает. Словно без нее не знают. Пришлось смириться. Если бы все так и произносили - Марианна, то ничего бы, терпела. Но при скороговорке имя сливалось в "Марьяну" и выглядело очень уж провинциально. Так девочка стала Машенькой, с радостью узнавая себя в русских сказках. А потом - просто Машкой. Для всех, кроме московской бабушки, не терпящей уменьшительных имен, жевательных резинок и локтей, уложенных на стол.
Бабушка хотела забрать у Маши легкую ее сумку, но та, конечно, не отдала, а от дыни с радостью избавилась - вручила улыбающемуся дяде Леше, символически клюнув его носом в колючую щеку.
Он дурашливо заохал: "Какая неподъемная!.. И как это у тебя, Марьяшечка-душечка, хватило здоровья такую тяжесть через всю страну нести?
Все у него с подковырочкой. Видно, поэтому в холостяках до сих пор.
"Следующая станция - "Парк культуры..."
И поезда такие же, как в Ташкенте, и туннели, но даже с закрытыми глазами можно угадать, что ты в московском метро: на технический запах металла, смазки, резины накладывался вкусный аромат вафельных стаканчиков с пломбиром, марципановых булочек и хвои.
- Мать, мы дыню втроем не осилим, - хохотнул дядя Леша, - надо кого-то в гости на подмогу звать. У меня идея: Гошку позову. Я его вчера случайно встретил. Он, оказывается, окончательно в Москву перебрался. Заскочу за ним после работы.
- С супругой пригласишь?
- Нужна она мне...
- Грубиян ты, Алексей. Впрочем, зови, коли хочешь...
Маша вполуха слушала их разговор. Какая разница, кто придет? Вечер все равно пустой. И завтра тоже. Значит, можно будет побегать по музеям и магазинам. А зато потом, до конца, каждый день - какой-нибудь театр. Спасибо, бабушка постаралась.
Дома сразу принялись готовить плов с классически полным набором узбекских приправ. К семи часам и пирог с курагой подоспел. Как раз духовку выключили, когда звонок в дверь раздался.
- Встречайте гостя! Знакомься, Гошка, моя племяшка - Марьяшка.
Она протянула руку и вдруг подумала, что где-то уже видела этого человека. Совсем недавно.
- Чего уставилась? На кинозвезду похож? - Это дядя Леша. Он, как всегда, изысканно-вежлив.
- Ну да... Конечно, - залепетала она, - похож...
- А так оно и есть! Звезда экрана! Вот так-то, племяшка!
- Марианна, я ведь с вашим дядей в школе учился, - признался гость. - Недавно вот в Москву вернулся. Чертовски приятно встретить старого друга.
- Как хороши, как свежи были розы! - просиял дядя Леша. - Ах, аромат воспоминаний... Давайте-ка за стол. Плов пахнет не хуже.
С дядей не соскучишься. Опять новый анекдот рассказываете. Как они у него в голове умещаются? Маша раньше думала, что он ночами зубрит их наизусть. Теперь-то знает: просто характер такой веселый. Она присматривалась к Георгию. И с радостью вспоминала знакомые жесты, взгляды, интонации. Вот сейчас похож на молодого ученого из фильма про физиков. Скорее не молодого, а моложавого. Теперь - на того поручика, только усиков не хватает.
- Марианна, ты лучше плов ешь, а не Гошку! Дай отдохнуть человеку от бремени славы. Потом, так и быть, разрешу задать ему какой-нибудь вопросик, - дядин голос звучал скрипуче-менторски. Глаза смеются, но, похоже, он и вправду не одобрил бы потока расспросов о житье-бытье киноактеров.
Если бы вокруг Маши было полно людей, причастных к искусству, верно, и интереса такого не было бы. А когда-то удастся ей еще встретить актера? Каждая роль не может не оставить отпечатка на характере, и, наверное, после каждого фильма остается след в душе. Но каков сам Георгий? Изначально? Без напластований разных эпох и обличий? Маша задумалась: "Я готова упрекнуть его в искусственности... но он же очень талантливо.. он заставлял забыть об игре... он жил жизнью других... А я? Когда я читаю любимые книги?.. Я тоже перевоплощаюсь и примеряю к себе чужие поступки и характеры. Мама говорит: это жизненный опыт. Пусть пока не совсем мой, но все равно важный. Сколько же у него самого этого опыта? Ну ладно, актер - он актер и есть. А каково жене, если она не актриса? Новый фильм - новый человек рядом. Или он, уходя со съемочной площадки, вместе со смытым гримом оставляет и своего героя? И дома всегда неизменен, как бабушка Анна? На вид ничего выдающегося. Вон, дядя Леша, только в момент глотания замолкает, а в остальное время или изображает кого-то, или каламбурит. Вот где артист пропадает. А гость не очень-то разговорчив. Аккумулирует творческую энергию?"
- Ура! Дары юга! - дядя возложил дыню на расписной узбекский ляган.
- Постой, не режь! - остановил его Георгий, - Она похожа на яйцо огромной птицы. Страус! Под потолок! Желтый в зеленую полоску...
- Нет уж, нет, - радостно включился в предложенную игру дядя Леша. - Смотри, какая она шершавая. И в древних морщинах. Похоже, Марианна доставила нам яйцо динозавра. Представляете: сейчас ткну ножом, а оттуда - зеленое-зубастое: "Здравствуете!"
Дыня оказалась настоящей, сладкой, сохранившей летнюю духмяность, и все наслаждались молча, пока Леша не спохватился:
- Никак тихий ангел прилетел? Ах, на запах пожаловал. Ладно, не обеднеем. Ну, племяшка, задавай вопрос уважаемому гостю.
Маша сначала хотела обидеться. Как с маленькой... Потом передумала. Ну что с него взять? Если отвечать на дядины задирки, разругаешься в пух и прах с ним. Но зачем?
- Скажите, пожалуйста, а вы с поезда сами прыгали? Или каскадер? Маша вспомнила головокружительный прыжок в одном из эпизодов.
- Сам, - ответил он, но, заметив восхищение в девичьих глазах, поспешил добавить: - Это было не слишком сложно... с технической стороны... Отдельно снимали движущийся поезд и меня на подножке. А прыгал я потом со стоящего. Под искусственным ветром. Несколько синяков, правда, заработал. Где-то фотокарточка завалялась, как меня мазали йодом после второго дубля. Я тебе подарю. Завтра. Часов в семь к метро подойдешь? Раньше не получится. Не поздно? Или потом как-нибудь?
- Нет-нет, что вы… - Маша испугалась, что он передумает, - я обязательно подойду.
- Ну и договорились. Где? Нет, не на улице. Замерзнешь, У газетных автоматов.
Обычно в первый московский день Маша из-за разницы во времени к девяти часам начинала зевать, а в этот раз и гостя проводили, и телевизор предупреждающе пропикал и угас, а сна не было ни в одном глазу. Обрывочно вспоминались кинофильмы. Лицо Георгия крупным планом - что-то кричит. Скачет на лошади, размахивая белым флагом. Одни глаза, усталые и мудрые. Ну сколько можно? Начала считать. До пятисот едва дотянула, надоело. Потом по системе аутотреннинга повнушала себе, что руки-ноги теплые, тяжелые и спать хочется. Опять сбилась на кино. И под троекратное "ку-ку" бабушкиных часов спросила себя: "Уж не влюбилась ли ты, Машка?", и удовлетворенно ответила себе: "Точно!", укорила: "Глупо,.. Впустую же!", лихо ухмыльнулась: "Еще посмотрим!", притихла: "Ну и пусть!".
Утром Маша проснулась уже другой, влюбленной, и словно в жизни появился особый новый смысл. Бабушка подняла ее как обычно:
- Марианна, кофе готов. Позавтракаем, и на выставку... Молодой художник-пейзажист. Фамилия тебе ничего не скажет, но увидишь, это редкий талант.
Да. Акварели были лиричны, созвучны настроению, звали к рассветам над озерами, в березовые перелески. Созвучны... Значит, Гоша мне тоже оказался созвучен? Чем? Именно он, а не сотни окружающих людей. Неужели потому, что - киноактер с улыбкой, тиражированной красочными журналами? Маша прислушалась к себе. Нет, это ни при чем. Просто именно его голос, глаза, руки кажутся почти такими же своими, как собственные. Радостно своими. Но созвучность подразумевает объединенность. А тут какое уж "со...", скорее "однозвучность"...
Бабушка, оказывается, давно ее тормошила:
- Марианна, ну что ты нашла в этой картине? Вода и камыши. Смотри дальше.
- Ах, да! - Маша разглядела, наконец, перед собой туманное осеннее утро, черные пики, торчащие из серой зыби и черные скобочки вспорхнувших птиц.
Что сулил вечер? Без десяти семь она была у метро. Постояла на ступеньках. Спустилась к автоматам. Стрелки еле двигались. Вот почему он сказал, что замерзну. Не сомневался, что прибегу задолго до назначенного времени. И точно. Как школьница. Нет, чтобы минутки на три опоздать, как подобает даме. Стою теперь, высматриваю. Что ли для раскрепощенности мороженое купить?.. И тут увидела Георгия. Он весело шагал к Машиному уголку. Сразу вручил фотографии, завернутые в газету. "С автографом?!" - "А как же?", подарил комплимент: "Тебе очень идет светлое. Всегда так ходи", - Машина шапочка и воротник были из белого песца, -"Хорошо...". Подержал девичью ладошку в своей, рассмотрел кольцо: "Аквамарин?", "Да.", "Под глаза?", "Нет, - Маша смутилась, - аквамарин, вид берилла, мой камень", "А мой какой? Никогда не задумывался", "Когда у вас день рождения? Я о некоторых месяцах помню", "Восемнадцатого июня", "Рядом со мной, значит, тоже берилл". И подумала: "Не случайно же". Хотя в некоторые моменты все мы склонны искать знамения в любых совпадениях и находить символы, обещающе счастье, в каждой мелочи.
Они шли по слабо освещенному подземному переходу. Переход кончился, и лестница подвела их к морозному вечеру.
- Ты домой?
Маша неопределенно погнала плечами.
- А меня ребята уже заждались. Друзья. Мальчишник у нас.
Ей очень хотелось проводить его хоть немного. Наверное, это отразилось на лице, потому что Георгий тут же спросил:
- Пойдешь со мной?
Маша заулыбалась и кивнула. Но радость оказалась преждевременной.
- А бабушку предупредила? Нет? Ну, звони, - он протянул ей монетку и прикрыл дверь таксофона.
Маша дышала на замерзшие пальцы, снова и снова крутила диск, но отвечали только длинные гудки. Куда же девалась бабуля? Купается? Ушла к соседке? Сидит и пьет там чай, а у родной внучки, может, вся жизнь рушится. Смех смехом, а все-таки грустно, если не удастся дозвониться. Она повернулась посмотреть, где же Георгий, и вдруг замерла очарованная. Стекло телефонной будки было изукрашено морозом в причудливые игольчатые цветы. И они разноцветно сияли. Вот вместо желтого вспыхнул красный георгин. А зеленый мохнатый тихонько двинулся слева направо. Только приоткрыв дверку, она поняла, что это игра рекламы, светофора и огонька такси, преображенных февральской стужей.
- Ну что, не получается? Без бабушкиного согласия нельзя. Анна Трофимовна мне вовек потом не простит.
Маша хотела сказать, что можно позвонить еще откуда-нибудь попозже, но ее остановили прохладные нотки в его голосе:
- Ты не огорчайся. Ничего хорошего там тебя не ждет. Накурено. Шумно. И выраженьица не для твоих ушек. Проводить домой?
- Нет... спасибо, здесь же рядом.. Я еще в магазин... за конфетами зайду, - прощаясь, она протянула ему замерзшую ладонь - так и забыла варежку надеть.
- Ох, совсем ледышка! Ты не отморозила пальцы? - он стал растирать их, подышал, прикоснулся губами: - Ничего, жить будешь. Беги домой.
Не маловато ли для того, чтобы влюбиться? И для того, чтобы каждое утро просыпаться с его именем? Фотографии - ни подаренные им, ни вырезанные из журналов - не украшали стен Машиной комнаты. Зачем?! Она и без них до мельчайших деталей и нюансов помнила его черты и голос. Теперь он, вместе с ней слушая лекции, смеялся над телерепризами, внимал папиным нравоучениям. Только однажды, в кино, ушел на время туда, в экран, в войну, под разрывы снарядов. Но потом снова вернулся. Маше приятно было звать иногда: "Гошка!", и однокурсник Жорик, ничего, конечно, не подозревавший, мгновенно откликался: "Я здесь!". Тихая Гульнара, с которой Маша дружила, так сказать, по территориальному признаку - вместе возвращались домой из института - спросила как-то: "У тебя ничего не произошло?". Но Маша не ответила.
Так и дожила до лета - лекции, книги, кино, домашние заботы. Родничок чувства, питаемый одним воображением, начал иссякать. Еще месяц-другой, и превратился бы в облачко тумана. Но суждено было быть еще всплеску. Даже гейзеру...
Заканчивалась летняя сессия. Дядя Леша позвонил из Москвы, поздравил племянницу с днем рождения. И, между прочим, сообщил, что Георгий с супругой на съемках в Ташкенте. И даже назвал гостиницу, где они собирались остановиться. Что же делать? Значит, можно увидеть? Но как? День рождения. У него же совсем скоро - восемнадцатого. Чем не повод? Поздравить, в гости пригласить, город показать... Очень уместно. Что подарить? Конечно, цветы, это ясно. И еще книгу. Но какую?
Тут Маша вспомнила: когда говорили у бабушки Анны про дыню и динозавров, Георгий спросил, есть ли у дяди Леши "Путь кенгуренка" Даррелла. Хотел перечитать. У дяди не было. У Маши тоже. Но зато у нее есть "Гончие Бафута". С кем бы поменяться? Выручила Гульнара. У нее мама работала в библиотеке и согласилась обменять "Бафута" того же Даррелла плюс сборник фантастики на солидный том, где был и "Путь кенгуренка". Но встала другая проблема: как избавиться от библиотечных штампов? И тут ее взгляд упал на альбом с марками. Эврика! Она выудила самые красивые блоки с изображениями редких животных. Чтобы уж по теме. И заклеила лиловые буквы. Получилось нарядно и необычно. Могло, конечно, показаться странным... Ну и пусть! Теперь следовало подумать над текстом открытки. Подписываться или нет? Казалось бы в чем вопрос? Но Машины умозаключения выстраивались следующим образом: исходный пункт - "он приехал с женой", программа-минимум - лишь передать поздравление. Самой? Но день рождения, значит, застолье, друзья, а тут незваная гостья, неловкость. И вдруг эта "супруга" разозлится: взрослый фольклор наполовину состоит из описаний ревнивцев. Переслать по почте? Не успеть. Попросить кого-нибудь нейтрального? Можно.
Жорик и отнесет. А если никого не застанет, дежурной оставит. Теперь текст. Своим именем подписываться не стоит, но сделать надо так, чтобы было понятно от кого. У дяди Леши очень своеобразная манера письма для поздравлений, известная его знакомым, а тем более старым. Он красиво стилизует буквы под арабскую вязь и любые фразы, слегка приправленные юмором, смотрятся интересно. Так Маша и оставила причудливые завитушки, без подписи. Заложила открытку в книгу. Упаковала все в кальку, аккуратно проклеила со всех сторон, полюбовалась своей работой и стала звонить Жорику, чтобы подошел к восьми к гостинице. Он немного удивился, разобрав зачем, но согласился сразу. Надо, значит, надо. Только мелькнула ревнивая нотка в голосе.
Маша поехала на базар за цветами. Розы, какие хотела, увидела сразу. Полураспустившиеся, ослепительно яркие, словно флюоресцирующие, розово-алого цвета, который останавливал взгляд, заставлял присмотреться, восхититься. Капельки обычной водопроводной воды на их лепестках выглядели хрустальной росой. Про аромат и говорить не приходилось. Семь... восемь... девять роз в шуршащем целлофане. Маша заранее узнала по телефону у администратора, в каком номере остановились москвичи. Можно было идти.
Они поднялись на седьмой этаж.
Маша прислушалась. Тихо. Только телевизор что-то бубнит. Неужели нет гостей? Она осталась стоять за углом лифта, а Жорик постучал в дверь.
- Кто там? - спросил женский голос.
- Мне Георгий Романович нужен.
Дверь приоткрылась.
- А зачем он вам?
- У него сегодня день рождения. Меня просили передать поздравление.
- Кто?
Жорик не ожидал такого вопроса. Помялся.
- Кто? Да никто... Я сам. А разве нельзя?
- А вы кто?
- Я? Студент... Почитатель таланта.
- Нет Георгия Романовича.
- Тогда передайте ему, когда придет, - Жорик не знал, что еще сказать, и начал нервничать. Наконец, дверь захлопнулась, не ответив на его "До свидания".
- Ну и выдра! - с облегчением прокомментировал Жорка.
Тихонько переговариваясь, они спускались по лестнице. Да не тут-то было. В тот момент, когда они ступили в вестибюль, разъехались дверцы лифта и оттуда чертиком выскочила всклокоченная женщина в черном японском кимоно. Волосы сосульками свисали на блеклое лицо. В руках она держала разодранный сверток, лохмотья кальки, веник роз. Маша шарахнулась назад, в полумрак пролета, оглянувшись на портье. Тот был окружен толпой гомонящих африканцев и ничего не замечал, а женщина тем временем пихала Жорке в руки злополучный подарок, с истеричными нотками приговаривая:
- Мы не можем ЭТО принять... НАМ ЭТОГО не надо! Там нет подписи! Заберите обратно...
Ему ничего не оставалось делать, как получить ярко-лохматую охапку.
Лифт вознес разъяренную даму.
- Ну и дела! - Жорик стоял в растерянности.
Маша увлекла его за угол, подальше от стойки администратора.
- Что дальше? Пойдем домой. Поставишь розы в свою вазу, а книгу - на полку. Или мне подари. Я не против.
- Не могу, это невозможно. И цветы эти мне не нужны. Лучше выбросить.
- Выбросить всегда успеешь, - и тут он подмигнул: - Давай попробуем еще раз?
Они снова поднялись к номеру. Маша расправила целлофан на квадрате коврика у порога, положила на него розы и книгу. Остатки кальки затолкала в сумку, вызвала лифт и, держа палец на кнопочке, чтобы дверцы не захлопывались, кивнула Жоре. Он постучал. Снова: "Кто там?".
- Извините, пожалуйста, можно еще на одну секундочку?.
И пока ключ проворачивался в замочной скважине, они нырнули в лифт, как из катапульты вылетели на проспект и еще метров двести оглядывались - не гонится ли кто за ними. На Машу напал нервный смех. И было немного не по себе.
Жорка предрек:
- Как пить дать - выкинет. А если в мусорку не влезет, поломает на части.
Но нет. Подарок попал по назначению. Маша выяснила это через два дня.
Она позвонила. Повезло хоть в том, что ответил сразу Георгий. Если бы не его голос, Маша положила бы трубку молча.
- Да, Марианна... узнал... спасибо... ты доставила мне уйму неприятных минут...
Дальнейший монолог, изредка прерываемый Машкиными извиняющимися: "Я не думала, что так получится... я хотела, как лучше...", сводился к одному: надо было просто и спокойно представиться, кто ты, откуда меня знаешь, без подставных лиц и конспирации.
- Может, мне не поздно исправить? Попросить прощения и у нее?
- Только этого еще не хватало, - шепотом выругался Георгий и громко пояснил: - Не надо, не волнуйся. Иногда жена воспринимает все излишне эмоционально, но сейчас все в порядке.
Маше ничего не оставалось, как еще раз извиниться и попрощаться.
Настроение было хуже некуда.
Все одно к одному: ехала в троллейбусе - забыла прокомпостировать талончик, задумалась, а тут - контролер. Штраф, правда, заплатить не потребовал, но лекцию о вреде, наносимом экономике такими вот зайцами, пришлось выслушать. И в институте - уже простояла час в очереди, чтобы сдать учебники за первый курс, когда обнаружила, что забыла дома и студенческий и читательский билеты. Кое-как удалось с Жоркиной помощью уговорить библиотекаря принять книги.
После прохлады читального зала жара на улице казалась особенно обжигающей.
- Слушай, Маша, мы ж теперь до сентября совершенно свободные люди... - он заглянул ей в лицо, - а ты почему не радуешься? Ну, чего ты, как в воду опущенная? Из-за этой истории с подарком?
- Нет, Гошка, так просто... Устала, наверное. Я радуюсь.
- Так пойдем тогда куда-нибудь, отметим сей чудесный факт.
- Мороженое? Можно...
Думали, придется в очереди стоять, но маленькое кафе в парке, собственно даже не кафе, а несколько столиков под огромным платаном, было пусто.
- Не повезло нам, Гоша, видно, кончилось.
Но девушка в белой накидке на рыжих кудрях призывно помахала им рукой:
- Не стесняйтесь, подходите! Вам - сливочное? Или фруктовое? Пепси?..
- Вот чудеса, - удивилась Маша, никто уже мороженое не любит?
- Все сластены убежали, - продавщица кивнула вглубь парковых аллей.
- Куда? - Маша спросила скорее из вежливости.
- Да там кино снимают! Хоть бы одним глазком глянуть, - засокрушалась она. - Хоть бы кто из актеров мимо прошел! Торговлю-то не оставишь...
- Может, там и твой знакомый?
- Не знаю.
- Интересно посмотреть.
- Там и без нас зевак хватает!
- Машенька, ну нельзя же упускать такую возможность. А вдруг в кадр попадем?
Маша передернула плечами:
- Подумаешь, счастье-то.
- Ну, пожалуйста, - не отставал Гошка, и пришлось ей пойти с ним к луна-парку, откуда слышался громовой голос, пропущенный через усилитель:
- Отойдите, товарищи, мешаете работать... Гражданин в панамке, куда же вы лезете? Не продают тут пива! Девушка, никаких автографов! Дружинники, вы следите за порядком или нет? Массовка, занять места на автодроме! Приготовились...
Жорик вовлек Машу в самый центр событий, с деловым видом отодвинул двух мальчишек, собиравшихся залезть в синюю машину: "Режиссер сказал вам погулять...", протянул ей руку: "Скорей...", и тут Маша увидела в желтом автомобильчике Георгия, а рядом с ним сероглазую светловолосую женщину с короткой стрижкой. Он закручивал руль, весь поглощенный движением, а она не сводила с него влюбленных глаз. Маша рванулась было назад, но зазвучало: "Мотор...", и она опустилась рядом с Жориком.
- Гошка - закричал мужчина в усилитель, - больше экспрессии!..
Жорик машинально оглянулся на него, тут же понял, что это относится к актеру, но потерял управление и с размаху ткнулся в желтый борт, так, что женщина рядом с Георгием неловко и резко качнулась.
- Молодой человек из массовки, поаккуратнее. Снова замельтешили машины, снова застрекотал мотор.
- Гоша, элегантнее... Попытайся произвести впечатление супермена...
Машкина заколка вылетела на одном из поворотов, и волосы разметались черным флагом на ветру.
лись черным флагом на ветру. Одной рукой она пыталась их поправить, другой - вцепилась в поручень.
Тут вмешался оператор:
- Стоп! Вон та девушка, - он показал на Машу, - мешает мне. Слишком ярка! Люся на ее фоне теряется. Замените кем-нибудь поневзрачней.
Люся, а вместе с ней и Георгий оглянулись на Машу.
- Марианна?! Ты как сюда попала? - только теперь Георгий обратил на нее внимание, но, не дожидаясь ответа, повернулся к актрисе, что-то сказал ей и расхохотался.
Может, и не про Машу... даже скорее всего, но ее словно ледяной волной окатило. Жорик вылез вслед за ней, уступив место позлорадствовавшим мальчишкам, глянул на Машино смятенное лицо: "Не расстраивайся", потом - на желтую машинку:
- Уйдем? Или еще постоим?
Маша неопределенно качнула головой, чувствуя, что уйти сейчас ей невозможно.
- Посмотрим еще немного.
Эпизод, наконец, был отснят. Массовка покинула автодром. Только в желтом автомобиле, замершем посредине, остались двое. Забыли про все на свете? "Мотор!..."
- Я не могу потерять тебя снова...
- Я не хочу искать тебя снова...
Маша знала, что произойдет дальше. Не следовало смотреть, как губы Георгия, прикоснутся к бледно накрашенным губам, но она не могла оторвать взгляда. Наверное, потому, что смотрели все. И каждый думал о своем. Одно дело - зрительный зал. Там - экран, невидимая стенка, отгородившая жизнь героев, отдалившая их в условную реальность, а здесь - жара, одна на всех, и тебе и им хочется пить, пахнет машинным маслом, краской... Извольте целоваться... А хочется ли? Работав... Георгий был виден со спины. Женщина повернулась к Маше лицом. Беззащитным, ничего не видящим, кроме него. Боль. Надежда
- Стоп! Прекрасно! - закричал режиссер. - Гошка, умница, иди я тебя тоже поцелую. Заслужил... - и тут же замахал рукой отходящей женшне: -Люсенька, ты куда? Ребятки, давайте еще "Американские горки" отснимет. И тогда все на сегодня и с луна-парком вообще! Знаю, устали... И я устал. Но надо!
Группа передвинулась к другому аттракциону. Жорик пошел за ними, крепко сжимая Машину руку. Они оказались недалеко от режиссера. Георгий пытался что-то ему доказать:
- Ну ладно, вижу я Люсю вверху, так зачем же мне взбираться по лестнице, когда надежнее ее внизу перехватить. Нелогично же...
- У тебя логика рассуждений, а должна быть логика чувств. Здесь нужна погоня, полет, стремительность скольжения... и лишь спустя эпоху - идиллия на автодроме. Как ты не поймешь, - продолжал кипятиться режиссер, - ты ее искал столько лет, ты ее увидел, ты голову потерял от счастья, и бежишь к той точке, где она сейчас, а не где она будет через двадцать секунд, - говоря, он подталкивал Георгия к лестнице.
- Ну и глупо, - буркнул тот, но наверх поднялся.
- Гошка, - неслось ему в спину, - ты боишься, что она исчезнет, страшно боишься... Мотор!
Люся скользнула вниз аккуратным белым комочком. Георгий чуть замешкался, или его не так подтолкнули - он полетел боком, заваливаясь вниз головой. Раздалось многоголосое: "Ах!", но он с огромным напряжением выправился и лишь на повороте задел коленом металлическую стенку. С трудом встал. Пошел, прихрамывая, к камере.
- Вот, что значит без настроения работать, - кричал раздосадованный режиссер, - не мог сосредоточиться. Как теперь быть? Из-за горки опять завтра сюда тащиться? Гошка, ну давай еще дубль сделаем? Красивый дубль. А? Горим ведь...
- Ну как я тебе сейчас полет изображу? - Он поморщился и потер ушибленную ногу. - Отложим.
- Гошенька, - режиссер улыбнулся заискивающе, - возьмем помельче планом. Оттуда снимем, - показал он на отдаленный киоск и добавил: - Чтоб твоей перекошенной физиономии не было видно.
- Коли так, возьми вон из пацанов кого-нибудь. Взгляд режиссера упал на Жорку:
- Ты, автогонщик, съедешь красиво с горки?
Жорик повернулся к Маше:
- Подождешь меня? Не уходи. Пожалуйста. - Подошел к актерам: - Почему бы и нет? - одел стянутую с Георгия рубашку и, ожидая команды, посмотрел на режиссера.
- А чем черт не шутит? - задумчиво проговорил тот, приглядываясь к Жорику, - может, и сойдет. Как зовут?
- Георгий.
- Гошка, значит. Везет мне на вас. Ну, полез, Гошка. Задание ясно? Нужна экспрессия. Приготовились...
Маша, затаив дыхание, смотрела, как из-под расписной арки, раскинув руки и пренебрегши презренным ковриком для съезжания, скользнула, сорвалась, понеслась к земле синяя фигурка. Падала вниз, а казалось - взмывала в небо. И не было в ее полете осторожности и озабоченности безопасностью - только - нетерпение, неистовость, надежда на чудо, порыв...
Еще одно: "Ах!" - на том же повороте он все же подогнул колени и чиркнул спиной по горке, не удержавшись, но внизу сразу вскочил. Жив и невредим.
- Есть! Отснял! - кричал оператор. - Вторую половину вырежем, а кадры вверху должны быть великолепными. Может, еще дубль?
- Ну уж нет. Второго такого не выйдет... Парень случайный... Или перестарается - на "скорой" увезут, или смажет все. Оставим. Там будет видно.
Жорик переодевался, оглядываясь в поисках Маши.
- Маша, ну как? Жалко, все-таки свалился.
Она смотрела на него, не отвечая, Жорик смущенно заулыбался.
- Ну, что ты?.. Словно первый раз увидела...
- Да... Гошка, а о чем ты подумал за секунду до спуска?
- Я? - он потер переносицу, заглянул ей в глаза. - Только, чур, не смеяться! Я представил, что это ты там, внизу, испугался, что не успею тебя догнать, и ты исчезнешь. И еще, Маша, не зови меня, пожалуйста, Гошкой…
