Миниатюры

ЕЩЕ ОДНО ПРАВДИВОЕ СКАЗАНЬЕ

Бедный Николка

Николка совсем умом одичал. Раньше солидный был юродивый, всю Москву в страхе Божьем держал. А ныне бегает по улицам и голосит: "Отняли, отняли копеечку!" Потом сядет и плачет: "Отняли, ироды, всех бы их перерезать!"

У баб сердце надорвалось на такое глядеть - принесли Николке каждая по горсти медяков. Посреди улицы гора наросла - хоть с головой в нее заройся. Николка и зарывается. Колпак наружу выставит, а изнутри бубнит: "Отняли!"

Дальше пуще пошло. Попросит его кто о здравии или за упокой помолиться - бородой трясет: "Изыди!" Подойдет баба прорицание испросить, а он котом мяукать начинает. На робят смотреть не может. "Зарезать! - кричит - Зарезать!"

Жалко его, толковый был. Грамоту знал, и не только нашу, латинскую тож. Листовки подбрасывать, провокации устраивать первый мастер. Семь лет по лезвию ножа ходил, а рассекретить себя не дал.

Когда Гришка Самозванец в Москву въезжал, юродивый наш всех бояр обскакал, первым народ вывел здравицу орать в честь "Богом спасенного царевича Димитрия Иоанновича". Крику, и правда, много было, люди ведь на любого царевича согласны, абы не царь.

А через пару дней пожаловал Николка к "спасенному" во дворец. Принес отчет о проделанной работе. Бумага длинноватая вышла - попотел Николка, прежде чем царя Бориса до удара довел.

В порыве сердечном новообретенный Димитрий юродивого обнял, к груди прижал и зарыдал душевно.

"Ты, - говорит, - мне дороже всех на свете будешь! И в награду тебе любовь моя до скончания века!"

"Мне б к любви что-нибудь прибавить, - отвечает Николка. - Как-никак, о миллионе золотом договаривались".

Вот с того и началось Николкино омрачение. С того самого мига, как посмотрел ему Димитрий задушевно в глаза, вздохнул тяжко и промолвил: "Я бы рад. Николка... Богородица не велит!"

Надменная Марина

До надменности ли тут, когда от озверелой смерти под юбкой у фрейлины прячешься. Вот ее зад перед тобой колышется, даже в темноте подъюбочной виден. Дышать нечем, а фрейлина, как на грех, животом немощна, вонь удержать не может. Или не хочет. Мало ли что из давних занозистых обид по такому случаю вспомнится! А попробуй ей потом не улыбнись да не поклонись - она ж тебе жизнь спасла.

Надменная Марина... Красивая она была и глупая. По-бабьи глупая. Замуж хотелось, только с вывертом. На своих не глядела, мечтала о принце, что примчится из тридевятого царства да царство то к ее ногам и сложит.

Дождалась. Примчался.

Мальчики кровавые в глазах

К полуночи явился и у двери стал. Царь приподнялся:

- Шел бы ты, Митя! Надоел до смерти.

- Не могу, Борисушка! Велено мне.

- Да зачем же велено? Ты-то знаешь, я тебя убивать не приказывал.

- Я не знаю, Борисушка. Я маленький, и в припадке был. До сих пор не ведаю, что там случилось. А мне говорят: ты - мученик, именем твоим государство благословится.

- Ой, Митя, именем твоим государство в бездну валится и долго еще валиться будет.

- Я не знаю, я - маленький. Можно мне посидеть немножко? А то я все стою да стою...

- Садись, - царь показал на край постели.

- Спасибо. Подержи орешки, Христа ради, рука сомлела, все время их держу.

Димитрий разжал пальцы, и на царскую ладонь упало несколько влажных от пота орехов. Оба посмотрели друг на друга и виновато отвели глаза.

П Р О

П р о ш л о

- Й-е! - удивилась старуха. Чему удивляться-то? Шло, и все тут. А мы знаем, как это п р о выглядело? Может, оно и не шло вовсе, а тяжело вдавливало лапы в землю и волочило блестевши чешуею хвост? Легендарное п р о.

- Тьфу! - сплюнула старуха. - Бесстыжая тварь.

П р о повернулось к ней левым боком. Старуха увидела слюнявый клык, пустую черную глазницу, жирный шрам поперек неизвестно чего. Уродливое п р о.

- Тьфу! - опять сплюнула старуха.

П р о посмотрело на нее, ударилось оземь, превратилось в лазоревый шар. Внутри сияла радуга. Шар подлетел к старухе и ласково ткнулся ей в плечо. Старуха зажмурилась. Протянула руку. Шар был пушистый, теплый, но старуха недоверчиво отодвинулась. Загадочное п р о.

П р о начало удаляться. Старуха увидела его сзади. Белые волосы разлетелись по ветру. Седое п р о.

Старуха заплакала. Ей было жалко. Чего?

Просто п р о ш л о.

ВЕРНО, БЕЗДЕЛИЦА

Розовый грот. Розовые комплименты. Лукавые пальцы путешествуют по сомнительно-белой груди. Вздохи становятся все более томными. Ночь - все более очевидной.

Отлетевшая туфля больно стукнула Эрота, сидевшего в засаде. Он надул губки, но в тот же миг в его прическе запуталось жабо развратника. Мальчик тряхнул головой, и оно затрепетало, словно бабочка в предвкушении кладки яиц. Эрот рассмеялся весело и зло. Аккуратно сложил стрелы в колчан и улетел.

"Ну же! Ах!" - торопила кавалера маркиза. Кавалер медлил. Он ощутил странную тоску.

Из грота выпорхнула огромная бабочка, понеслась прочь. Подумалось вдруг, что она уносит с собой... "Душу?" - "Шутить изволите". - "Любовь?" - "Бог с вами, какая тут любовь - просто свидание". - "Так что же?" - "Если бы знать. Впрочем, верно, безделицу".

Этикет требовал галантных игр. Кавалер подчинился. И все вышло почти хорошо. Вот только жабо...

Куда оно могло запропаститься?

ПО КРУГУ

Гномы несли зажженные свечи. Шли молча, и каждое движениеисполнено было важной сосредоточенности. Маленькие, они казались себе очень большими. Гномы шли по кругу, но верили, что идут вперед. И, разумеется, вверх.

САТОРИ-БЛЮЗ

Сумерки. Дождь в стиле Хиросиге. Падающие на зонтик капли. "Дзен... Дзен... Дзен..."

Отрешенные дома, медитативные крыши. Деревья на бульваре выстроились в очередь за просветлением. "Полкило, пожалуйста..." "Триста граммов..." Бритые улыбчивые ангелы ловко разделывают просветление самурайскими мечами, взвешивают и раздают, принимая в уплату опавшие листья.

Я тоже хочу просветления. Становлюсь в очередь. Но у меня нет листьев, и улыбчивые ангелы отрицательно качают головами. Приходится выйти из очереди. Может ли кто-нибудь заплатить за меня?

Дождь продолжает свою медитацию. "Дзен... Дзен... Дзен..."

Хочешь я целых восемь минут не буду курить почти не притронусь к пиву за эти восемь минут мы вцепимся в гриву игривой лошадке удаче мы пустимся вскачь к твоим миражам играющим в водопадах мы поцелуем останки замшелых древностей под названьем семья и домашний очаг а потом мы нажмем на рычаг паровоза The Miracle машинист Спента Майнью отвезет нас в парадаэзу там мы встретим принцессу освободим ее от дракона и отпустим гулять в дворцовый садах а дракона мы не убьем (великоват получился объем моего признанья) мы его заберем в высочайшие сферы сознанья и тогда к нам придут Галилей Скарамуш и возможно сам Азазелло и ты примешься с ними за дело сочинения песен а я отыщу уголок в небесах где выпивка зреет разомну уставшее тело и наконец закурю.

Попробуй яблоко от пальцев пастуха звонящего в безмолвный колокольчик среди пустыни ярмарки шатра квартиры офиса рыбачьей лодки прижмись к округлости что соблазнила Еву и ощути тончайший холод кожи надетой на избыточную плоть как паволоки на живот боярский не урони ни крошки от богатств надкушенных тобою даже крошка имеет шанс развиться до чудовищ желающих попробовать тебя сними покровы отдаваясь силе глумящейся над смехотворной сутью людей и делающей их богами - свободными, спокойными, слепыми.