Маленькая интрига в ночных звонках
Жизненные линии порой делают такие виражи, каких и мастерам захватывающих сюжетов не придумать.
Новый виток моей биографии начинался довольно банально...
Я, как делаю это каждую среду вот уже год, открыла резко скрипнувшую дверь с надписью "Приемный пункт изделий художественного промысла". Папа Карло сидел не в кресле и даже не на табуретке, а на краешке стола, покачивая ногой. Когда он произнес: "Здравствуй, Вита", на лице его еще сохранялось выражение ласковой мечтательности, не вполне гармонирующее с обликом умудренного жизнью тощего человека, обычно обладающего пронзительным взглядом оценщика антиквариата. И прозвище "Папа Карло", данное ему отнюдь не за доброту, а из желания, подлизавшись, выклянчить побольше денег за принесенные "шедевры", вдруг показалось подходящим ему как нельзя лучше.
От неловкости я что-то стала бормотать о скрипящей двери, что, мол, как железом по стеклу, наверное, и ему действует на нервы, так отчего ж не пригласить плотника или хотя бы не смазать петли? Старик не отмахнулся всегдашней занятостью, а задумчиво сказал, что не выносит, когда дверь открывается бесшумно и люди возникают нежданными тенями. И я болезненно ощутила наличие и у него под деловитой личиной глубинных пластов тонких чувств, мыслей, впечатавшихся в память событий.
- Что принесла на этот раз? Чем порадуешь?
Я поставила перед ним вылепленного накануне песика, - шел "Год собаки" по восточному календарю, и поделки в виде "друзей человека" быстро исчезали с прилавка.
- Да-а... - как-то неопределенно протянул Папа Карло.
Я, и раньше с трудом переносившая процесс оценки, совсем сжалась в комок.
- Что-нибудь не так? Я старалась...
Деньги были на исходе, но волновало даже не это. Бросив работу в бухгалтерии пыльной конторы, я все еще не была уверена, что занимаюсь своим делом и что лепка - любимое занятие детства - может не только доставлять мне удовольствие, но и позволит сносно существовать.
- Вижу. Но почему твой пудель такой грустный? Это же не бассет...
- Разве грустный? - искренне удивилась я. - Цветочек на берете, жилетик в горошек...
- Да я не про аксессуары, - поморщился он. - У твоих собачек "синдром Белого Клоуна": в смешном наряде печальный дух. Но у людей и так хватает забот. Поставит какой-нибудь затурканный начальством клерк такого пуделя дома на полку, и нет, чтоб отдохнуть мыслями, глядя на него, станет думать: а какие проблемы у этого лопоухого, блохи заели или любимая теща померла? Кстати, глаза у него - точно как у тебя.
- Что же делать?
Я готова была протянуть руку, чтоб погрузить неугодно-негодного пса обратно в темную конуру сумки.
- Жить веселее, Виточка!
- Легко сказать...
- Насколько помнится, ты свободна от брачных уз, - полувопросил он.
Я нехотя кивнула.
- Ну что ж тогда мешает получать удовольствие от жизни? Обладая молодостью и довольно привлекательной внешностью... - Папа Карло остановил на мне внимательный взгляд, превратив и меня в оцениваемую вещицу. - Кажется, есть предложение. Сын моего приятеля... Не кривись, Виточка. Очень достойный молодой человек, к сожалению, бездарно женившийся. И сейчас в стадии бракоразводного процесса. Что плохого, если вы проведете вечер в уютном кафе или дансинге? Развлечетесь. Он не укусит. Более того, неплохо бы ему выкарабкаться из депрессии.
- Пусть. Без меня...
- Доверьтесь интуиции прожженного маклера: вы подошли бы друг другу. И вообще, следует помогать ближним. Вы христианка?
Я поняла его намек и, смирившись, кивнула. В конце концов, мое благосостояние сейчас напрямую зависело от Папы Карло.
- Тогда так. Пса мы оставляем. А телефончик ваш передам чахнущему юноше.
- Спасибо за заботу, - я постаралась придать голосу проникновенные нотки, но они не были восприняты.
- Главное, чтоб предлагаемый товар удовлетворял вкусам покупателей.
С тем и закрыла я скрежещущую дверь.
А к следующей среде благополучно забыла о возможном кавалере, посвятив все время созданию глиняных цветов, заведомо не обладающих печальными глазами.
...Я осторожно развернула на столе перед Папой Карло хрупкий букет.
- О! - удовлетворенно и кратко высказался он. - Другое дело! Кстати, звонил вам мой подопечный? Конечно, нет. Что за безынициативная молодежь пошла!,. Тогда так, исходим из того, что вы уже в принципе дали согласие, - в его тоне прозвучала насмешка. - Завтра. Вы знаете кафе "Согдиана"? Прекрасно. В 19:00 у входа. Высокий, темноволосый. Велю, чтоб газету держал... В левой руке. Ха-ха! Я сказал, что вас зовут Виктория. Он отметил, что это его любимое имя. А он - Александр.
- Терпеть не могу Александров, - пробурчала я, ощутив укол в сердце.
- Странно. А вдруг он - исключение? - И уже вслед: - Распустите волосы, Виточка. И, ради Бога, перед выходом из дома съешьте ложечку меда - уж больно у вас кислый вид.
Кислый... Уже на улице невольно потерла щеку - не объяснять же каждому, что зуб побаливает.
Ночь была бессонной. Отчасти из-за зуба, отчасти из-за неотвратимости завтрашнего совсем не нужного мне свидания. И дело было вовсе не в опасении показаться непривлекательной некоему незнакомцу или разочароваться самой. Я и не собиралась очаровываться. Мне он был совсем не нужен. Но раз уж согласилась - ладно, для проформы схожу. Дело было в имени, все еще болезненно отзывавшемся прошлым.
С Сашей я познакомилась за тридевять земель, на пляже среди дюн балтийского берега. Мягкий голос извлек меня из детективных коллизий.
- Вы, случаем, не из Ташкента?
- Да. - Я недоуменно посмотрела на симпатичного парня, устроившегося рядом на песке. Я очень люблю собак и часто при знакомстве ловлю себя на ассоциациях человека с собакой определенной породы: эта - из жизнерадостных терьеров, тот - тяжеловесный мастиф. На этот раз я увидела перед собой поджарого добермана. Нет, я его не встречала раньше, не помню. - А вы - Шерлок Холмс?
- Отнюдь нет. Александр Берсеньев. Саша. На вашем пакете - эмблема Ташкентского кинофестиваля.
- А-а, - протянула я, опуская взор к книге. Но не тут-то было.
- Простите, а где вы там живете?
Я назвала улицу, чтоб только вежливо отвязаться.
Он рассмеялся.
- И я!
- Что?
- Я тоже там живу!
Ну и закрутилось.
Недаром замечено, что счастье различается только интенсивностью, а страдание имеет миллионы оттенков.
Мы были обычной влюбленной парой, и только нам, изнутрии, казалось, что небо в ночных алмазах - для нас, и море с белоснежными барашками - подарок нам. И никто до нас не изобретал таких ласковых словечек, как "солнышко мое", "золотиночка", и никто раньше не блуждал в ночи, отыскивая светлячков, чтобы украсить волосы любимой, и не ворошил песок в надежде найти уже редкий здесь кусочек янтаря - порадовать и этим.
В Ташкент мы вернулись вместе с безмятежной уверенностью в нескончаемости блаженства. Дорогой мой "доберман", случалось, уходил на рассвете - благо, до его родительского дома было рукой подать.
И как-то однажды, под утро, полная нежной бесшабашности, я, словно впервые, услышала призыв муэдзина к молитве, доносившийся со старогородского минарета. "Аллах Акбар", - певуче возносилось в сумеречное небо печальным напоминанием о вечности и бренности. Я прильнула к Саше.
- Что? - мгновенно откликнулся он. - Не только нам не спится? И правоверные мусульмане расстилают коврики для намаза. А может, призыв остался лишь символом? Запись на магнитофоне, включаемая автоматикой?.. - И уже сквозь поцелуи: - Впрочем, какое нам дело?
Следующей ночью его не было рядом, но проснулась я от тех же тревожащих и одновременно спокойных звуков. Почему не слышала их раньше? Ах, ну конечно, здоровый сон отличницы и спортсменки мог ли быть разрушен несколькими далекими нотами? Я лежала и думала о том, что, прожив двадцать с лишним лет в древнем городе, мало соприкасалась с подлинным Востоком, за экзотикой которого люди едут издалека. Европейский район, русская речь, перемежаемая изредка словами местных наречий, органично вливавшихся в разговоры. "Хоп", "майли", "салом алейкум". Разве что на щедром и веселом базаре да иногда в пестрой уличной толпе среди мини-макси-декольте взгляд задерживался на женских фигурах в скромных платьях до щиколотки и белых платках, оставлявших открытыми лишь глаза. Еще открытки, рекламные буклеты, фильмы... Конечно, хотелось побывать на площади Регистан или в мавзолее Биби-Ханым, но все откладывалось на потом. "Свадебное путешествие... - мелькнула у меня великолепная мысль. - Мы проведем его в Самарканде! Или в Хиве... Голубые фонтаны, глазурь дворцов, ажур резного ганча..."
Говорят, мечтать не вредно. И такие хрустальные замки возникали в мечтах!.. А в настоящей реальности от них остались только острейшие осколки в сероватой массе подтаявшего снега.
Все произошло в пять минут. Ему предстояла заграничная командировка. Он отказался.
- Почему? - спросила я.
- Да ты же без меня и дня прожить не можешь!
Эти слова будто окатили меня ледяной водой. Если б он сказал: "Я не смогу без тебя..." Я представлялась ему растением, питаемым только им, замкнутым только на нем? И он пожалел меня, отказываясь от заманчивой командировки?
- Я могу, - сказала я, - сколько угодно. - И вдруг словно услышала предутренний голос муэдзина.
Он помрачнел.
- Ах, так? Еще не поздно переиграть. Приеду через неделю. Когда закончится твое "сколько угодно", позвонишь.
И он ушел.
Так вот глупо все и закончилось. Упрямство, да еще обоюдное - препротивнейшая вещь.
Дважды я, завидев его издали, скрывалась в магазине и в подъезде. Как он? Не знаю. Мы вполне могли существовать друг без друга. Только я перестала высыпаться, потому что с приближением урочного часа просыпалась и ждала напевного "Аллах акбар...". А потом, при случае, сменила квартиру на такую же в другом районе, а вскоре и работу бросила ради самовыражения путем создания из темной глины и цветного пластика всего, что моей душе угодно.
И теперь новый Александр от Папы Карло? О нет! Вдобавок - больной зуб. Но ведь обещала...
Наутро я встала с распухшей щекой. Пришлось идти к врачу. Удаление зуба - дело малоприятное. Какое уж тут свидание. Решила все же пойти и, извинившись, сразу вернуться. Хотя не хотелось и этого. Выручила соседка. Лола зашла вернуть мне взятые накануне плоскогубцы и, заметив мой удрученный вид, спросила, что случилось. Я уныло поделилась проблемой.
- Слушай, у меня идея! - воскликнула она. - В конце концов, он не знает ни тебя, ни меня. Ему просто нужно расслабиться. Не пропадать же добру. Раз тебе неохота... С тех пор, как мой Саид-джан отбыл в неизвестном направлении, я забыла, что такое вечер в мужском обществе. Ты посидишь с Фирузой, а я заменю тебя. Майли? Я могу даже Витой назваться, - хихикнула она.
- Зачем? Ему, насколько мне известно, все равно.
С Фирузой мы прекрасно скоротали время: смотрели мультики и лепили кукол. Лола, правда, пришла раньше, чем я думала. И счастливого блеска не было в ее глазах.
- А, пустое, - отмахнулась она. - Я люблю веселых ребят, крепко стоящих на ногах. А Алек - нечто обратное. Вежливая тоска.
- Но почему - Алек?
- Не знаю. Он сказал: "Александр. Можно Алек..."
- Продолжение следует?
- Вряд ли. Хотя телефон мой он записал. Ну, может, хоть в театр сходим.
Думала, на том и закончится несуразный эпизод с этим знакомством. Ан-нет!
Месяц спустя Лола ворвалась ко мне сумрачным вихрем:
- Ну и втянула ты меня, подруга, в приключение!..
- Что случилось? - недоумевающе спросила я.
- Помнишь, я ходила вместо тебя в кафе?
- Да. И парень стал тебе надоедать?
- Если бы!..
- Так что ж?
- Сейчас, по порядку... Неделю назад звонит среди ночи какая-то женщина. "Позовите Алека!". Отвечаю: "Вы не туда попали!" Не верит. Следующей ночью то же. Говорит: "Я его жена, Ольга. А ты просто любовница". Откуда? Пытаюсь этой дуре втолковать, что она меня с кем-то путает и рядом со мной уже год никакой мужчина не ночевал. Все впустую, не верит. А у меня Фирузка просыпается. И у самой сон перебит. Так, вот только сейчас я поняла, о ком речь. Это ведь твой Алек!
- Не мой, - вяло перебила ее я.
- Ну, с твоей подачи! Я тогда же выкинула его из головы, потому и не сообразила сразу. Она, видно, нашла в его карманах мой телефон. Угораздило же дать. Так что ищи теперь, как хочешь, и пусть заткнет ей рот. А пока... Пока, если позвонит, я переключу ее на тебя. Объясняйся с ней сама. Мне по ночам спать надо. Это ты свободный художник, а мне с утра в детский сад да на фабрику.
Звонок прозвенел той же ночью.
- Алек у вас?
- Нет...
Пока я подбирала слова для выяснения ситуации, она заговорила:
- Простите, не вешайте трубку. Я его жена. Мне ничего не надо. Я только должна знать, что ему хорошо. Ему хорошо?
- Не знаю...
- Он ушел на квартиру, снимает где-то комнату, а ему нужна специальная диета. Мне бы только знать, что он ест нормально. Я его не осуждаю. Я знала, что он не любит... Вы не могли бы утром добавлять ему в кофе молоко? Пожалуйста...
- Да я...
- Нет-нет, ничего не говорите. Только дайте мне возможность знать хоть что-то. Иначе я сойду с ума.
"Точно, ненормальная", - подумала я и, чтоб скорее прекратить идиотскую беседу, сказала:
- По-моему, вам не стоит волноваться. У него все в порядке. По голосу она представилась мне взбалмошной болонкой. Дальнейшее сгодилось бы для учебного пособия по психоанализу.
Я дала втянуть себя в дикую нелепицу. Она работала медсестрой. Во время ночных дежурств звонила мне после полуночи и выспрашивала все об этом иллюзорном Алеке. Эта мазохистка получала удовольствие, терзая себя. А я под настроение и от тоски, входя в роль, сочиняла небылицы.
Господи, чего только я ей ни плела!.. У меня был небольшой опыт любви. Я вспоминала Сашины ласки, его словечки, его привычки и облекала ими мифическую поездку в горы - разноцветье заката, дымок вечернего костра, палатку на двоих... или мнимое посещение театра.
Нас с ней связывал образ мужчины: который обедал, читал, любил и жил лишь в моем воображении, Может, иногда я переигрывала? Любит - не любит...
- "Жизель"? Но он не любит балета, - вдруг попробовала уличить меня она.
- Да, это я люблю балет, а он ведь любит меня.
- Музей? И каких же художников он любит?
- Брак, Моне, - ни на секунду не задумавшись, ответила я.
- Верно, - убитым голосом отозвалась она и всхлипнула. Я мгновенно возненавидела себя, и ее заодно.
- Послушайте, не плачьте. Я всё придумала. Я даже не видела никогда вашего Алека.
- Такого не придумаешь, - горько проговорила она.
Я стала выключать телефон на ночь. Может, успокоится? Она звонила днем в уверенности, что я не беру трубку ночью, потому что он рядом. Какие сцены мерещились бедной женщине? Наконец она из несчастной и беспомощной стала превращаться просто в злую, несчастную и злую.
- А почему вы днем дома? Кем вы работаете?
- Я? Никем... - Я начала было объяснять про глиняных собачек, но, как всегда, она слышала только то, что хотела.
- А-а, понимаю, он вас содержит!
Я отключила телефон на неделю. Но, подняв трубку, при первом же звонке, услышала между рыданиями:
- Змея подколодная, он снова уехал к тебе! Скажи ему... - и прозвучал отбой.
Так, мифический Саша к кому-то еще отправился...
Спустя десять минут звонок снова. Когда же это прекратится? Не подходить к телефону? Бесполезно. Да и вдруг позвонит кто-нибудь по делу? Как ее утихомирить?
Неожиданно в трубке - мужской голос. Сквозь хрип испорченного таксофона слов было почти не разобрать.
- Простите, вас очень плохо слышно. Перезвоните...
- Бесполезно. Здесь сломан аппарат. Скажите только ваш адрес. Я все объясню при встрече.
Я молчала. Ах, теперь уже он! Что делать? Такая каша заварилась. Но я виновата перед этим человеком, которому и без спровоцированных мною неприятностей жилось, видно, не сладко. И отвечать придется мне. По крайней мере, сегодня же все и кончится.
- Не слышу! Адрес?
Я назвала.
Прошло еще около часа. Я сменила легкомысленный домашний халатик на деловой костюм. Страстно желая загладить вину, открыла баночку клубничного варенья, поставила на стол конфеты и яблоки, заварила чай. Потом, вспомнив о его диете, достала из холодильника молоко.
И все еще подбирая покаянные слова, услышала звук останавливающегося лифта и неуверенный стук в дверь. Открыла.
- Вита?
- Саша?
- Откуда ты здесь?
- Так это ты?
Да, это был он. Потом, позже, удалось воссоздать цепочку событий.
Думая, что потерял меня навсегда, он поддался настоянию родителей, женился. Но ни к чему хорошему это ни привело. Тягостное существование без любви к обожавшей его до навязчивости жене, перекрестившей Сашу в претенциозного Алека, ее ревность и требования, и заискивания, когда он замыкался в себе, слезы и патетические сцены - все привело к неминуемому разрыву. Он тупо и устало жил в снятой берлоге, не видя ничего кроме работы и чужих стен эрзац-дома. И вот, вчера, зайдя за справочником, оставшимся в квартире бывшей жены, вдруг узнает из шквала обвинений, пересыпанных живописными подробностями, КАК он проводит время с любовницей. Оправдываться было бессмысленно. Он пережидал бурю. Улучив несколько секунд паузы, спросил:
- А откуда ты все это взяла?
- Она мне сама рассказывала.
- Да?
Тут он заинтересовался не на шутку.
- Не верю. И у тебя есть телефон этой женщины?
- Конечно. - Она назвала мой номер и торжествующе уточнила: - Верно?!
Саша пожал плечами и, уже разыскав нужную книгу и направляясь к двери, услышал надрывное:
- Ты куда идешь? Снова к ней?
- А почему бы и нет. Раз нам так хорошо вдвоем, как ты говоришь.
И на улице, проходя мимо таксофона, остановился, повторив:
- А почему бы и нет. Хоть посмотреть на эту авантюристку.
Вот и посмотрел.
Интуиция Папы Карло была безупречной.
Жаль, что нельзя быть счастливым всем одновременно и Сашиной бывшей жене не полегчало от того, что стало для нас "хэппи эндом".
Свадебное путешествие мы провели среди возносящихся к небу минаретов и отражающих его голубизну куполов древней Хивы. Высокий голос муэдзина напоминал теперь уже не об утратах. "Аллах акбар - вечен мир, вечна любовь...", - провозглашал он.
