Монологи

"Но как
быть хладнокровной с тем,
чей голос повергает в трепет?"
Сбивает мысли в зыбкий лепет
и рушит логику систем...
Ирония, моя сестра,
сбегает в миг неподходящий,
сверкнув издалека,
изящно,
холодным острием пера.
Минует время, и, когда
перелопачиваешь фразы,
собрав достоинство и разум,
застонешь, сжавшись со стыда
в ночном укроме рокировки,
за слово, смятое неловко,
за ломкость голоса
и срыв
высокой ноты в диссонансе,
за неподвластность интонаций
уму
и спутанный мотив.
Из выбранных к общенью тем
слагаю каменную крепость,
но как же быть спокойной с тем,
чей голос повергает в трепет?

*  *  *

Вы говорите: "Нет, не надо,
настигла осень, я устал,
сентябрь - начало листопада.
Час высшей мудрости настал.
И стали доводы рассудка
для сердца внятны и близки.
Спешат за месяцами сутки.
Чуть ломит по утрам виски.
Слова... Слова... а там все то же.
Извечен жизни тайный смысл.
Не стоит Вам меня тревожить.
Летайте сами вниз и ввысь!"

И, как в классическом романе,
звучала отповедь. Была
она корректна и гуманна,
сжигая мой порыв дотла.
Как жаль!
Осталась ностальгия.
Тоска по родственной душе
неизлечима анальгином.
А за окном октябрь уже.

*  *  *

Рефреном Ваше имя
в душе моей звучит.
Так все непоправимо -
хоть смейся, хоть кричи.
Я, молча, монологи
для Вас произношу,
и не смотрю под ноги
по воздуху хожу.
Мне грустно,
пыльно,
горько.

А Вы...
Вы - как всегда...
Вот... на полу осколки,
гвоздика и вода.

*  *  *

Уже неделю тороплю я день
и с нетерпеньем ожидаю ночь.
Вы снитесь мне.
Во сне разрешено
кидать Вам в окна белую сирень.
Многосериен мой роман ночной,
затейлива сюжетная канва -
сегодня плыли на волне речной,
а впереди нас ждали острова.
И вынес нас прославленный Авось:
трава до пояса не достает едва,
а ты (не Вы), в пыльце измазав нос,
мне говоришь волшебные слова.
Вздыхаю утром, что всего лишь сон,
желаемая небыль и эрзац.
В рациональном дне царит канон,
и я Вам даже не могу сказать
про чудо безнадежно светлых снов -
я обещала не тревожить Вас,
не говорить сумбурных глупых слов,
не поднимать смятенья полных глаз.
Хандра и сплин.
И на сердце темно.
Нельзя гулять по звездному лучу.
Но сны мои останутся со мной
и думать я могу, о чем хочу.

*  *  *

Вы исчезаете фантомно.
Неуловимый серый вихрь.
Слова, мелькнувшие фотонами,
затопит гул неразберих.
Я, как в медлительном рапиде,
лишь руку колыхну к двери, а Вы
уже давно летите
в свои цветные сентябри.
Я - рядом - словно на ходулях,
после разношенных лаптей.
Неловкий шаг -
и пропаду я.
Сто встреч - сто маленьких смертей
и сто, еще на день, отсрочек.
Вы... - Я...
Ну а при чем тут я?
Груз самомнения порочен
и Я сама себе судья.

Потерянный в толкучке ключ
Всплеск.
Промельк.
Сине-серый луч.

*  *  *

Аутотреннинг? Психотерапия?
В работу до утра? Наркотик книг?
Несутся мысли вихрем торопливым.
Холодный дождь скользнул за воротник!
Уже иду по улице? Когда же
успела я одеться? Дверь закрыть?
И зонтик старый захватила даже.
Забыла только вот его раскрыть -
сама в себе.

*  *  *

Какая боль,
ох, боль какая!...
Кому нужна твоя душа?
На сквозняке стоит дрожа -
скулящая,
почти нагая.
Вымаливать десяток слов,
спокойных, теплых, человечьих
и прозревать свое увечье
в холодном зеркале умов.
Приносит ночь освобожденье -
тревожных снов слепой дурман.
Неверный, рвущийся обман
белесой укрывает тенью.
Будильника колючим звоном
боль возвращается опять,
чтобы пятном багровым стать
на безнадежно-черном фоне.

*  *  *

Я все о том же, все про то же,
но может быть, но может быть,
случайно сбудется возможность,
где Вы - там мне еще побыть...
Вы будете сидеть с друзьями,
грустить и пить, и говорить.
О чем? Да хоть о том же ямбе,
и просто в сумерках курить.
Я Вам совсем не помешаю -
едва дышащий силуэт,
укутаюсь тишайшей шалью
молчания.
И есть - и нет...
Я платье серое надену,
серей, чем самый серый цвет,
и стану чуть заметной тенью
за сизым дымом сигарет.
По мыслям вовсе беспричинно
нелепейшая вьется нить:
что вот была бы я мужчиной, -
могла бы, может, другом быть,
а так...
беспомощна утеха:
о суету земных орбит
лишь бьется безнадежным эхом
"не может быть -
но, может быть..."

*  *  *

Деревья машут крыльями под ветром
в стремленье оторваться от земли
и улететь к немыслимым рассветам.
Отпето лето.
Клумбы отцвели.
Лишь одуванчик колкого фонтана
забыли сдуть.
А воздух золотист,
и гладкий шоколадный плод каштана
в ладони падает.
Последний лист,
не догорев на дереве немного
летит в огонь осеннего костра.
Еще день-два...
и осень глянет строго,
развеет миражи далеких стран,
реальных, словно тропик Козерога.
Отпето лето.
Подошла пора
считать цыплят,
выстраивать их в строки,
и обращать к себе же монологи,
смирив нелепую до боли страсть.

*  *  *

Я привыкаю к мысли, что Вас нет,
/нет - для меня, но живы, слава Богу!/
и только неподвластная тревога
вдруг настигает холодом во сне.
Сереет день, не расставаясь с ней.
Без повода не клеится работа,
кривятся цифры в черно-белых сотах.
Наверно, Вам в такие дни грустней
обычного
и беспокоит сердце,
удачи обращаются потерями,
не пишется, не спится и не верится
ни в милосердие, ни в разноцветный снег.
Подняться бы в Ваш замерший ковчег...
Я сознаю, что бесталанный лекарь,
но... слово - два,
и может, стало б легче,
Ах, стоп! Сочувствие - одна из привилегий
друзей.
А вихри диалектики
- метель, холодная метель -
нас разнесли по чуждым параллелям...
Вот и царапаю ненужные элегии
на белом изузоренном стекле.
Сметает строки снежною куделью.